Рэй Брэдбери - Высоко в небеса: 100 рассказов

— С чего тебе приспичило? — буркнул он.

— Дело в том, что ты был в числе моих ста шестидесяти пяти лучших друзей! — признался я.

— Мы с тобой никогда не дружили, — возразил Баг.

— Это не поздно исправить. О, «Серенада лунного света»! Я от нее просто млею, хотя сам не танцую, мне медведь на ухо наступил. Вперед, Баг!

Раскачиваясь, он поднялся со стула.

— Положил на кого-нибудь глаз? — спросил я. — Разобьешь супружескую парочку? Или выберешь одинокую скромницу? Видишь женскую компанию вот за тем столиком? Спорим, у тебя кишка тонка пригласить одну из таких крошек и преподать ей урок?

Тут Баг не выдержал. Облив меня холодным презрением, он направился туда, где мелькали нарядные платья и элегантные костюмы, а сам оглядывался по сторонам и в конце концов выхватил взглядом худощавую, неопределенного возраста женщину с землистым, болезненным лицом, которая сидела одна, сцепив руки и отгородившись от мира широкополой шляпкой, словно кого-то ждала, но без всякой надежды.

Да хоть бы и эту, мысленно сказал я.

Тут Баг вопросительно посмотрел в мою сторону. Я кивнул. Еще мгновение — и он, вежливо склонив голову, завязал разговор. Судя по всему, дама ответила, что не танцует, потому что не умеет и не испытывает ни малейшего желания. Ну, я вас очень прошу, настаивал он. Ах, нет, ни за что, отказывалась она. Баг повернулся ко мне лицом и со значением подмигнул — он уже держал ее за руку. Потом, даже не глядя на свою избранницу, он поднял ее со стула, придерживая под локоток, и одним скользящим движением вывел на середину танцевальной площадки.

Что можно сказать, как описать это словами? Во время нашей давнишней встречи Баг действительно не хвастался; он говорил правду. Стоило ему обнять партнершу, как она сделалась невесомой. После первого круга шагов, обводок и вращений она почти не касалась ногами пола; создавалось впечатление, что ему приходится ее придерживать, чтобы она не улетела, как легкая паутинка, как диковинная птичка-колибри, которую держишь на ладони, ощущая лишь биение крошечного сердечка; она отступала, кружилась и снова возвращалась, а Баг скользил в непрерывном движении, соблазнял и отвергал. Куда делись его пятьдесят лет? Ему было восемнадцать, и все, что — как ему казалось — утратила память, теперь вспомнило тело, которое освободилось от земного притяжения. Он нес себя в танце точно так же, как нес свою партнершу, с беззаботным изяществом обольстителя, который не сомневается в успехе вечера и последующей ночи.

События развивались по описанному им сценарию. Через минуту, самое большее через полторы, танцевальная площадка опустела. Баг с незнакомой дамой вихрем пролетел по кругу, а остальные пары расступились и замерли в неподвижности. Дирижер чуть не забыл о своих обязанностях; музыканты тоже впали в транс и подались вперед, чтобы лучше видеть, как Баг и его новоиспеченная возлюбленная кружатся и парят в воздухе, не касаясь ногами паркета.

Когда отзвучали последние аккорды «Серенады», настал миг полной тишины, который сменился бурей аплодисментов. Баг сделал вид, что овация целиком и полностью посвящена его даме; он поддержал ее во время реверанса и проводил на место. Она опустилась на стул с закрытыми глазами, не смея поверить в то, что произошло. Между тем Баг опять был на виду: он успел пригласить одну из замужних дам, сидевших за соседним столиком. На этот раз никто и не подумал выйти в центр зала. Баг с закрытыми глазами кружил в танце чужую жену.

Поднявшись из-за стола, я положил на видное место двадцать долларов. Как-никак, Баг выиграл пари, верно?

Зачем мне понадобилась вся эта затея? Ну, скажем, чтобы не оставлять его танцующим в одиночку перед сценой школьного актового зала.

У выхода я оглянулся. Баг заметил меня и помахал; у него предательски блестели глаза — как, впрочем, и у меня. Рядом со мной кто-то прошептал:

— Вы только поглядите, что он вытворяет!

С ума сойти, подумал я, он способен танцевать всю ночь.

Что до меня, я был способен только шагать.

И зашагал, выйдя на улицу, и шагал до тех пор, пока мне снова не исполнилось пятьдесят, пока не закатилось солнце, пока старый Лос-Анджелес не погрузился в густой июньский туман.

Перед сном я с сожалением вспомнил, что Баг, проснувшись поутру, не найдет у кровати частокола почетных трофеев.

В лучшем случае он найдет один-единственный, но вполне осязаемый трофей: милую женскую головку на своей подушке.

1996

Bug

© Перевод Е.Петровой

Идея рассказа «Ветер из Геттисберга» впервые появилась у меня после посещения диснеевской фабрики по изготовлению игрушечных роботов в Глендайле. Я смотрел, как собирают на конвейере механического Линкольна, и вдруг представил себе убийцу Бутса и театр Форда в тот апрельский вечер 1865 года… И я написал рассказ. Это очень «личное» произведение. Мой герой во многом передает мысли, переживания и смятение, которые я испытывал после покушений на Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди.

Вечером, в половине девятого, с той стороны коридора, где был зрительный зал, донесся резкий короткий звук.

«Выхлоп автомобиля на соседней улице, — подумал он. — Нет. Выстрел».

Через мгновение — всплеск встревоженных голосов и внезапная тишина. Словно волна, с разбега ударившись о песчаный берег, затихла в недоумении. Хлопнули двери. Чьи-то бегущие шаги.

В кабинет вбежал билетер и обвел комнату невидящим взглядом; лицо его было бледно, губы силились что-то сказать:

— Линкольн… Линкольн…

Бэйс поднял голову от бумаг.

— Что случилось с Линкольном?

— Его… Его убили.

— Прекрасная шутка. А теперь…

— Убили. Разве вы не понимаете? Застрелили. Во второй раз!..

И билетер, пошатываясь, держась рукой за стену, вышел.

Бэйс почувствовал, как встает со стула.

— О господи…

Через секунду он уже бежал по коридору, обогнал билетера, и тот, словно очнувшись, побежал рядом.

— Нет, нет, — повторял Бэйс. — Этого не произошло. Не могло, не должно…

— Убит, — снова сказал билетер.

Едва они завернули за угол, как с треском распахнулись двери зрительного зала, и уже не зрители, а возбужденная толпа заполнила коридор. Она волновалась, шумела, слышались крики, визг, отдельные испуганные голоса:

— Где он? Кто стрелял? Этот? Он? Держите его! Осторожно! Остановитесь!

Из гущи людей безуспешно пытались выбраться двое охранников, но их толкали, теснили, отбрасывали то в одну, то в другую сторону. В руках у них бился человек, он тщетно пытался увернуться от жадных рук толпы, мелькавших в воздухе кулаков. Но руки хватали его, тянули к себе, били, щипали, удары наносились чем попало — тяжелыми свертками и легкими дамскими зонтами, тут же разлетавшимися в щепки, как бумажный змей, подхваченный ураганом. Женщины, потерявшие спутников, жалобно причитали и испуганно озирались по сторонам, орущие мужчины грубо расталкивали толпу, стремясь протиснуться поближе к охравникам и человеку, который ладонями рук с широко растопыренными пальцами закрывал свое разбитое и исцарапанное лицо.