Евгений Бенилов - Человек, который хотел понять всё

– А откуда вы знаете, что 24-ый был отправлен в изолятор? – спросил Добряк.

– Я не знаю, я – предполагаю.

– Поясните.

– Если новичок правдиво рассказал Наставнику о том, что произошло, тот должен был отправить его в изолятор.

– И сделать соответствующую запись в Дневнике Потока, подследственный, – иронически добавил Скептик. – Ваша гипотеза остроумна, но может быть с легкостью опровергнута.

– Ну так опровергните, – согласился Франц. – Вы нашли Дневник?

– Нашли.

– И что же?

Следователи опять переглянулись. Скептик недовольно хмыкнул.

– Вы правы, – это сказал Добряк. – 24-ый провел ночь в изоляторе.

Секунд десять в комнате раздавался лишь скрип пера стенографистки. Франц видел перед собой три одинаковых силуэта без лиц.

– Есть еще одно обстоятельство, требующее разъяснений, – Добряк пошуршал бумагами у себя на столе и, найдя нужную, придвинул поближе к настольной лампе.

– Последняя запись в Дневнике свидетельствует о том, что Наставник отправил 12-го и 16-го в карцер на двое суток, – Следователь многозначительно помолчал (видимо, ожидая, что Франц задаст вопрос). – Иными словами, те самые заключенные, с которыми вы только что подрались, оказались там же, где и вы. Я искренне советую подумать, имеются ли у вас доказательства того, что они были убиты до своего появления в карцере.

– Наставник не мог отправить их в тот же карцер, – возразил Франц, – по Уставу участники драки должны быть разъединены.

– А он отлично знает Устав… – язвительно похвалил Скептик, – наверное, отличник по всем теоретическим, – он раскрыл лежавшую перед ним папку и вытащил оттуда лист бумаги. – Только вот педагоги ваши так не считают, подследственный: дерзок, систематически проявляет несогласие, материал усваивается поверхностно… – он повернулся к Добряку. – Полюбуйтесь, коллега, характеристика на него от преподавателя теории благодарности.

Добряк сокрушенно покачал головой.

– Ну да не в характеристиках дело, – лицемерно продолжил Скептик после многозначительной паузы. – А дело в том, что, по имеющимся у нас данным, 12-ый и 16-ый ни в какой другой карцер Сектора не поступали, а следовательно, Наставник мог поместить их только в карцер вашего Потока.

Тыльной стороной ладони Франц вытер пот со лба и закрыл глаза… свет направленных в лицо ламп резал зрачки, как бритва.

– Это не согласуется с отправкой 24-го в изолятор, господин Следователь, – сказал он, не поднимая век. – Если б его обидчики ночевали в карцере, то сам он мог остаться в камере.

– Мне это тоже приходило в голову, – легко согласился Добряк, – но ваш Наставник рассудил по-другому. И об этом свидетельствует запись в Дневнике.

– Можно мне посмотреть в Дневник самому?

– Нет, – встрепенулся Злыдень. – Ишь чего захотел!

– Ха-ха-ха… – притворно засмеялся Скептик ненатуральным тонким голосом.

– А вы, оказывается, остряк.

– Господа… господа!… – в голосе Добряка чувствовалось невыполнимое желание сделать хорошо всем. – Давайте оставаться в рамках Устава, – он раскрыл лежавший на краю стола том и, пошелестев страницами, зачитал: – Глава 11, секция 5, пункт 32: «Подследственный имеет право ознакомиться с копиями всех вещественных доказательств, проходящих по его делу», – он передал раскрытый том Устава остальным двум следователям.

Злобно/саркастически ворча, Злыдень/Скептик покорились. Добряк подозвал стенографистку, и та передала Францу ксерокопию последней страницы Дневника.

Увидев ее, Франц рассмеялся.

– Я так и знал: запись сделана другим почерком, господин Следователь, – он демонстративно обращался к Добряку, игнорируя двух других следователей. – Сравните ее с предыдущей строчкой, где говорится о переводе 24-го в изолятор.

Некоторое время следователи изучали свои копии злополучной страницы.

Потом Скептик хмыкнул и поднял голову.

– Скажите, подследственный, а ваш Наставник был действительно хорошим наставником? – вкрадчиво спросил он.

– Не понимаю вопроса, – осторожно отвечал Франц.

– Ну, вы обнаружили в его апартаментах бутылку из-под рома… Он что – пил?

– Не могу сказать, господин Следователь, – Франц стал понимать, куда тот клонит, но поделать ничего не мог. – Пьющим я его не видел ни разу. Если хотите, сделайте анализ его крови или содержимого желудка.

– Уже сделали, подследственный, уже сделали! – Скептик не мог удержать восторг. – Ваш Наставник был в стельку пьян! А отсюда и изменение почерка, – он посмотрел вправо и влево на двух других следователей. – Ибо, как доказано графологической наукой, в состоянии опьянения почерк индивидуума меняется!

Вновь наступила тишина, прерываемая лишь скрипом стенографисткиной ручки.

Скептик удовлетворенно откинулся на стуле, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой.

– Вы можете выключить лампы? – глаза Франца слезились. – Или, по крайней мере, направить их не в лицо.

– Нет, – по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается.

– Почему, господин Следователь?

– По Уставу, господин подследственный, – издевательский тон Скептика был особенно противен. – По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете.

– Вы не имеете права видеть наших лиц, – извиняющимся голосом сказал Добряк. – И, кроме того, допрос записывается на видеопленку – нужен яркий свет.

– Зачем же тогда стенографистка, господин Следователь?

– Ну, хватит! – рявкнул Злыдень, и на этот раз Добряк его урезонивать не стал. – Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! – конец фразы он проорал в полный голос.

На мгновение наступила тишина.

– Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше объяснение событий, подследственный, – по голосу Добряка было слышно, что францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах.

– Какой в этом смысл, господин Следователь? Ваши коллеги уверены, что я – убийца, и мои слова не смогут ничего изменить.

– Согласно Уставу, ваше дело будет прекращено, если вы убедите в своей невиновности хотя бы одного следователя, – сухо объяснил Добряк. – Ну что, будете говорить?

Прежде, чем ответить, Франц еще раз просчитал оба имевшихся у него варианта: доказательного объяснения он представить не сможет – что бы он ни сказал, все будет осмеяно и разбито в пух и прах; однако молчание в данной ситуации еще хуже – версия, по которой он выходит убийцей, останется тогда единственной.

Он должен представить выгодную для себя альтернативную версию, объясняющую все факты!

– Ну-у?! – рявкнул Злыдень.

– Хорошо, – сказал Франц. – Слушайте.

Он был в поту с головы до ног – эффект холодного душа, принятого перед допросом, давно испарился.