Нил Шустерман - Непереплетённые

Китон протискивается сквозь дыру в ограде с чувством, будто рождается на свет. В мир, к которому он, быть может, и готов, но который вовсе не готов к нему.

Китон проходит по шоссе больше мили до прибрежного посёлка. Стоит глухая ночь; до утра, по-видимому, ещё далеко. Для такого часа в посёлке слишком оживлённо. Окна во многих домах светятся, по улицам ездят машины. Китону не приходит в голову задуматься, отчего весь этот шум. Он слишком сосредоточен на поисках Дирка. Тот, конечно, будет прятаться во тьме, выжидать… Потому что Дирк поступает так всегда. Он даже днём прячется в тень и выжидает.

И только заметив людей с фонариками, Китон соображает, что они тоже ведут поиск. Похоже, половина городка на ногах. Ясное дело, они ищут того же человека, что и он. Да что же он натворил, этот Дирк?!

Китон спешит укрыться за кустами, но луч одного из фонариков настигает его.

— Смотрите, смотрите! Кажется, это он!

Толпа бросается к Китону. Тот продирается сквозь кусты в чей-то сад, перепрыгивает через изгородь, и вот он уже на другой улице. Но здесь тоже полно народа. Его замечают, и к погоне присоединяется ещё с полдюжины человек. Он уже в конце улицы, когда его с ног до головы освещают автомобильные фары.

— Это он! — кричит кто-то. — Смотрите, у него одна рука коричневая и ссадина на лбу, как сказала Келиана!

Китон разворачивается, ища пути к отступлению, но бежать некуда. Он окружён со всех сторон. Ликующая толпа надвигается на беглеца.

— Нет! — кричит он. — Ластик! Мимо! Зачеркнуть! — Он судорожно пытается найти правильное слово. — Ошибка! Вы совершаете ошибку!

Подросток поблизости, накачанный, словно бёф, — один из тех, что швыряли в него камнями, — обжигает его взглядом, полным ненависти, и произносит:

— Это ты совершил ошибку, приятель. Последнюю в твоей жизни.

— Могло быть и хуже, — говорит Уна Кэму. Они едут в Каунакакаи, в сопровождении целого отряда военных.

— Да что ты? И как?

— Девушка могла пострадать, но она цела.

Практически в тот же момент, когда наряд охраны обнаружил дыру в ограде, из посёлка позвонил шериф и сообщил:

— Один из ваших чёртовых монстров напал на местную девушку. — Голос шерифа сочился такой жёлчью, что Кэм поёжился. — Ставлю вас в известность, что у меня есть полномочия стрелять на поражение.

Кэм ударяет по рулю джипа с такой силой, что рукам становится больно.

— Полегче, — советует Уна, — это ведь не поможет. — Помолчав, она добавляет: — К тому же эти руки предназначены для кое-чего получше.

Кэм набирает в грудь побольше воздуха и старается овладеть собой. Случившееся — его вина. Ему следовало бы поддаться всеобщей паранойе и обращаться со сплётами как с узниками. Нельзя было идти на поводу у своих чувств. Возможно, прежде чем получить звание человека, сплёты должны доказать, что они люди. С другой стороны, Кэм уверен, что не стоит грести всех под одну гребёнку. Проблема только в одном-единственном сплёте. Том самом, что капитальным образом отличается от остальных. 00047, Дирк Маллен. Даже выбирая себе имя, он просто ткнул в страницу не глядя, словно ему было всё равно. Словно сознавал, что этому существу, 00047, имя ни к чему. Кэм очень долго мучился вопросом, есть ли у него, Кэма, душа. Сейчас он убеждён: да, есть. Потому что он заглядывал в глаза того, у кого её нет; и пустота, зияющая за этими зрачками — чем бы она ни была — равнозначна самому Аду.

— И надо же было так случиться, чтобы из всех сплётов в бега подался именно Сорок седьмой!

— А что насчёт второго? — спрашивает Уна.

— Китон… — произносит Кэм. Дирк пока что ещё просто номер, а вот Китон — нет. — Я бы не удивился, узнав, что Сорок седьмой убил его.

— Надеюсь, этого не произошло. Китон хороший парень.

— Они все хорошие, — подчёркивает Кэм, но тут же поправляется: — Кроме одного.

Они направляются к полицейскому участку, но тут их внимание привлекает шум с обычно тихой улицы. Крики, рёв автомобильных двигателей, свет фар — можно подумать, там идут уличные гонки. А потом раздаётся треск выстрела, за которым следует тишина.

Кэм и Уна поворачивают за угол и устремляются к толпе.

— Я была неправа, — говорит Уна. — Хуже быть не могло.

За пять минут до того, как Кэм и Уна слышат выстрел, возбуждение толпы достигает апогея. Народ жаждет справедливости. Он не станет ждать, он возьмёт дело возмездия в свои руки.

Китон не может говорить — ему заткнули рот кляпом. Да если бы и мог — толку-то? Его протестов и раньше никто не слушал, так с какой стати им прислушиваться к нему теперь? Они нашли виноватого. Китон подходит под описание. Нет, ну правда — какие шансы на то, что по улицам городка бегают два сплёта? И оба с одной рукой цвета умбры и ссадиной на лбу?

Из свирепых выкриков толпы Китон выясняет, что натворил Дирк. Не в подробностях, конечно, но по сути. И этого достаточно. Китон не осуждает людей за их действия. На их месте он, наверное, поступил бы так же. А может, и нет. Потому что они выбрали невообразимо жестокий способ наказания. Каждый расплёт внутри Китона вопит от ужаса. Его голова раскалывается от криков сотни голосов.

Толпа растянула сплёта посреди перекрёстка с помощью верёвок, закреплённых на его руках и ногах. Другие концы верёвок привязаны к четырём машинам, направленным в разные стороны. Сейчас верёвки немного провисают, но это ненадолго.

Подросток-бёф, тот, что первым бросил накануне камень, наклоняется над Китоном и орёт ему в лицо, яростно брызжа слюной:

— Тебе конец, понял? Кранты!

— Правильно, Тодд! — поддерживает его кто-то из приятелей.

Китон не издаёт ни звука — ведь всё равно из-за кляпа он может только мычать. Не станет он унижаться.

— Вот так раньше поступали с подонками, не заслуживающими права на жизнь! — рычит Тодд. — Какое преступление — такое и наказание. Мы тебя четвертуем. Разорвём на части, которые и сшивать-то не надо было!

Двигатели взрёвывают. Китон чувствует вибрацию верёвок. Они натянулись ровно настолько, чтобы у него начали ныть швы. Он слышит споры в толпе. Одни полностью на стороне Тодда и только и ждут начала кровавого зрелища. Но звучат и другие голоса.

— Это зашло слишком далеко! — говорит какая-то женщина. — Кто-нибудь, остановите их!

«Кто-нибудь». Не она. Люди, слабо бормочущие возражения, не заинтересованы в том, чтобы на самом деле остановить казнь. Им только хочется приглушить чувство собственной вины. Чтобы потом, когда всё кончится, можно было сказать себе: «Ну, я-то хотел это остановить, но ведь никто меня не слушал…» Так что они такие же соучастники преступления, как и прочие.

Двигатели снова ревут на повышенных оборотах. Китон закрывает глаза и напрягает мышцы, хотя и осознаёт, что с лошадиными силами четырёх автомобилей ему не справиться.