Фриц Лейбер - Да скроется мгла!

И мамаша Джуди обнажила свое костлявое желтое плечо.

— Мамаша Джуди согласна на это? — спросил «близкий дружок», облизываясь. — Она не обманывает Дикона?

— Ты называешь меня лгуньей? — заверещала старая ведьма. — Еще один такой вопросик, и я обману тебя по-настоящему! Я размозжу твою башку своей палкой! Пей, паршивая мартышка!

Она приложила близкого дружка к своему обнаженному плечу. Несколько секунд все было тихо, но потом мамаша Джуди нервно задергалась.

— Ты щекочешь меня, — сказала она.

— Твоя кожа слишком грубая, мамаша Джуди, — торопливо, как бы извиняясь, объяснил Дикон.

Тут у мамаши Джуди снова появилось желание зашвырнуть его как можно дальше в тоннель. Она вся взвилась от ярости.

— Грубая, да? Грубая? Когда Джуди была еще молода, ты бы не нашел кожи нежнее во всём Мегатеополисе! Бессовестный маленький импотент! Только то, что ты дотронулся до меня своим паршивым ртом, уже честь для тебя!

Ее возмущенные и резкие нападки перешли в бормотание, которое со временем прекратилось вовсе. Довольно продолжительное время молчание в холодном мраке нарушалось лишь ревнивым мяуканьем Гримаскин, которая бродила где-то поблизости, дергая хвостом и с ненавистью поглядывая на нового питомца мамаши Джуди.

Наконец «близкий дружок» поднял головку. Теперь его движения сделались быстрыми и оживленными.

— Дикон чувствует легкость, — затараторил он. — Теперь он может выполнить любое задание, — его тон стал доверительным. — Это была очень хорошая кровь, хотя она и пробудила какие-то странные чувства. Она не причинила вреда Дикону. О, мамаша Джуди, как Дикону отблагодарить тебя? Как брат и его друзья смогут расплатиться с тобой? Дикон не может отблагодарить тебя сполна. У Дикона нет слов, чтобы описать все…

— Что? Ты тратишь время на пустые разговоры и заискивания, когда весь мир ждет, что ты отправишься с поручением в путь? — перебила его мамаша Джуди. — Пошел вон! — И она оттолкнула его свободной рукой, однако не так сильно, как прежде.

На его сморщенной мордочке появилось подобие улыбки. Затем он сделал странное движение лапкой, от которого Гримаскин тут же отскочила назад, привстав на задние лапы. Это, пожалуй, можно было истолковать в качестве прощального жеста. Но Дикон уже направился в глубину тоннеля. Еще немного — и его силуэт совсем исчез в темноте.

Мамаша Джуди еще долго стояла на прежнем месте и глядела ему вслед, тяжело опёршись на свою клюку. Капли воска тускло горящей свечи падали вниз и мгновенно застывали на холодном полу, превращаясь в причудливые белые лужицы.

— Они смогут это сделать, — бурчала она себе под нос. И в голосе ее слышалось такое неподдельное чувство, какое она не стеснялась проявить только в присутствии своей Гримаекин. — Сатана, помоги им. Дай им сил совершить это.

Медленно, с трудом делая шаги, как будто воздух был препятствием для него, Джарльз пробирался в свою келью. Его сознание мутилось от чувства вины, и это было особенно невыносимо, потому что он сам презирал себя эту слабость.

Повсюду ему попадались священники с выражением испуга на лицах. Один из них, толстый священник Второго круга, остановил его и попытался заговорить.

— Я хочу поздравить вас с повышением в Четвертый круг, — быстро произнес он, суматошно размахивая своими пухлыми руками. Он нервничал и будто извинялся. — Вы должны меня помнить, ваше преосвященство. Я — брат Чуман. Я ваш бывший напарник…

Голос Чумана звучал так, будто он, набравшись храбрости, пытался попросить что-нибудь для себя. Или, возможно, он чего-то боялся и просто пытался заручится поддержкой.

Джарльз скользнул неприязненным взглядом по своему бывшему напарнику и прошел дальше, ничего не ответив.

Теперь склепы были почти пусты. Истребительные отряды, прочесывающие Святилище в поисках Фанатиков, уже ушли отсюда с добычей. Они повели пленников в Главную тюрьму Святилища, которая не имела прохода к помещениям, используемым Гонифацием для своих пленников еще до того, как он стал Верховным Иерархом.

По мере приближения к своему пристанищу Джарльз чувствовал возрастающее отвращение к себе, которое становилась уже невыносимым.

К его ужасу, черное облако вины, обволакивающее его мозг, вдруг ожило и зашептало ему прямо в ухо:

«Ты слышишь меня, Армон Джарльз? Ты меня слышишь? Я — это ты. Беги. Заткни свои уши. Это бесполезно. Ты не сможешь избавиться от меня. Ты не можешь не слушать меня. Потому что я — это ты. Я, Армон Джарльз, которого ты изувечил и запер в темнице. Армон Джарльз, которого ты растоптал и забыл. И все равно я сильнее тебя».

О, ужас! Это не его голос, хотя и очень похож. Какой-то кошмар, явившийся из самой глубины сознания. Это не галлюцинация. Он также реален, как будто это голос какого-то близкого родственника, брата, который так и не родился.

Джарльз вбежал в свою келью так стремительно, будто весь Ад гнался за ним но пятам. Не слушающимися от волнения пальцами он запер дверь. Но внутри оказалось еще ужасней.

«Ты не можешь отделаться от меня, Армон Джарльз. Где бы ты ни был, там буду и я. Теперь ты будешь слышать меня до самой своей смерти. Но даже пламя кремации не разлучит нас!»

Никогда в жизни ничто не внушало Джарльзу такой ненависти, как этот неизвестно откуда раздававшийся голос. Никогда у него не было такого, как сейчас, желания растоптать что-нибудь, вырвать и уничтожить, и вместе с тем никогда он еще не чувствовал себя таким беспомощным.

В его воображении одна за другой стали возникать картины. Вот он пробирается через руины, а мамаша Джуди своей костлявой рукой хватает его за плечо. Он хочет позвать своих преследователей, задушить ее, размозжить ей голову ее же клюкой. Но не в силах этого сделать.

Вот он сидит за грубо сколоченным столом со всей своей семьей в ожидании обеда. Он отравил пищу. Теперь он с нетерпением ждет, когда кто-нибудь из них начнет есть. Но они все медлят.

Вот он в лаборатории брата Домаса, но теперь все здесь переменилось. Здесь распоряжается сама Тьма, принявшая форму человека. Злобно оскалясь, ведьмы и их дружки орудуют разными инструментами.

Вот он смотрит в зеркало и вместо своего отражения видит оживший труп Асмодеуса. Асмодеус что-то объясняет ему жестами, а потом показывает выжженное в своей рясе отверстие. Все это повторяется много раз. И когда Джарльз чувствует, что больше не может это вынести, Асмодеус останавливается. А вместо него из дымохода высовывается крошечная головка испачкавшегося в крови призрачно-серого «близкого дружка». И тот повторяет все жесты своего хозяина.

Ненависть Джарльза к жизни и ко всему, что в ней есть, достигла своей высшей точки. Ему даже пришла в голову мысль, что один человек, все хорошо продумав, в состоянии уничтожить человечество, не оставив на земле никого, кроме себя. Это вполне реально. И для этого есть множество способов.