Юрий Брайдер - Жизнь Кости Жмуркина

До подвала Костя все-таки добрался, пусть и на карачках. Мало того, он даже доставил по назначению свой драгоценный груз. Когда женщины, к этому времени уже утратившие всякую надежду, стали делить его, в мешке обнаружилось еще два пулевых отверстия.

Костину рану кое-как дезинфицировали (у одной дамы в ридикюле нашелся флакончик одеколона) и забинтовали клочьями белья, однако крови он успел потерять столько, что вскоре впал в глубокое забытье.

Очнулся он при свете карманных фонариков. Снова рыдали женщины, снова хныкали дети.

«Наверное, опять вода кончилась, — тупо подумал Костя. — Нет, я свое уже отходил. Теперь пусть другие идут».

Ему бесцеремонно ткнули сапогом под ребра. Оказалось, что в подвал набилось много других людей, от которых пахло табаком, бензином и пороховой гарью.

— А это кто такой? — рявкнул грубый голос. — Солдат? Милиционер? Почему он ранен?

— За водой выходил, — попыталась объяснить одна из женщин.

— Врешь! Против нас, наверное, сражался! Обыскать!

Костю стали трясти и теребить, как сушеную воблу, которую собираются употребить вместе с пивом. В свете фонарика мелькнул его паспорт, тут же разорванный на клочья, а затем и лауреатский диплом, вызвавший куда более пристальное внимание.

— Ого! — произнес все тот же грубый голос. — Еще та птичка! Тащите его наверх. Он нам еще пригодится, если не сдохнет, конечно…

Оказывается, Костю вытащили из одного подвала только для того, чтобы заточить в другой, еще более темный да вдобавок и вонючий. Там отсутствовали даже нары, зато людей набилось, как сельдей в бочку. На сей раз это были сплошь мужчины, большинство из которых страдало от ран и контузий.

Здесь не давали ни есть, ни пить, а ходить по нужде приходилось прямо под себя. Раненая нога распухла, как колода, и горела так, что к ней нельзя было даже прикоснуться.

Смерть, целые сутки кружившая возле Кости, теперь подобралась к нему почти вплотную.

Его опять волокли куда-то, но сейчас стоял ясный день. Лица обоих конвоиров были скрыты под черными масками, а один ни на секунду не отрывал от Костиного виска пистолетный ствол.

Грохот боя утих, только изредка где-то постреливали. Улица впереди была пуста, а дома по обе ее стороны — мертвы. Окна зияли пустыми глазницами, фасады пестрели оспинами от пуль и осколков.

Навстречу им двигалась другая процессия, также состоявшая из трех человек. Тот, кто был в центре, еле ковылял, опираясь на самодельный костыль. Двое в масках подталкивали его в спину стволами автоматов.

Когда обе тройки встретились, Костя понял, что его собираются менять на женщину. Изорванный камуфляжный комбинезон не мог скрыть стройную фигуру, багровое от побоев лицо когда-то было прекрасно, клочья волос сохранили свой медвяный цвет, а единственный уцелевший глаз светился сразу и янтарем, и алмазом, и яхонтом.

Сердце Жмуркина затрепетало.

— Аурика! — простонал он.

Девушка презрительно скривилась разбитым ртом и плюнула в его сторону. Нет, это была вовсе не Аурика…

Конвоиры молча обменялись пленниками и стали расходиться — медленно, пятясь, не спуская друг дружку с прицела…

— Жмуркин! Ты меня узнаешь? — Над Костей склонилась чья-то бородатая физиономия в черных очках. — Это же я, Верещалкин!

— А-а-а, — Костя с трудом разлепил губы. — Привет. Как дела?

— Какие сейчас могут быть дела! Сам все видел. Ты хоть как?

— Как видишь. Почти труп.

— Это ты брось! Хирурги у нас отличные. Заштопают тебя в лучшем виде. Даже ногу обещают сохранить.

— Зачем писателю нога… Оставьте голову да правую руку…

— А ты все шутишь!

— Как там наши ребята?

— Почти всех, слава богу, удалось вывезти. Только Кырля без вести пропал. А Урицкий молодец! Воюет в интернациональном отряде пулеметчиком. Лихой парень. Отсюда собирается в Югославию податься…

— Как Катька?

— Ничего. Она-то нигде не пропадет. При первых выстрелах сбежала и кассу с собой успела прихватить. А вот Валечку изнасиловали. — Верещалкин едва не разрыдался.

Кто такая Валечка, Костя не знал даже приблизительно, однако сочувственно кивнул. Остатка сил ему могло хватить слов на двадцать, не больше, и он тихо попросил:

— Нагнись… Ниже…

— Ну? — борода Верещалкина уже щекотала ему лицо.

— У меня в кармане адрес. Очень тебя прошу, найди эту девушку. Скажи, чтобы ждала меня. А если умру, помоги ей чем сможешь… Обещаешь?

— Постараюсь, — ответил Верещалкин без особого энтузиазма.

— Уж постарайся… А не то я тебя найду. Не на этом свете, так на том…

— Конечно, найдешь! Через месяц будем водку вместе пить.

— А ведь это я во всем виноват, — закрыв глаза, прошептал Костя.

— В чем виноват? — Верещалкину, чтобы слышать, пришлось приложить ухо к губам Кости.

— Во всем… В беде этой… В твоих неприятностях… В смертях, в слезах… Мне нельзя любить. А я вас полюбил… Вот такая я сволочь…

— Уносите! — Верещалкин махнул кому-то рукой. — Бредить начал!

Местные хирурги Косте Жмуркину ничем помочь не смогли. Пока он исповедовался Верещалкину в своем страшном грехе, шальная ракета класса «земля — земля», запущенная своими же, накрыла госпиталь.

Его едва успели погрузить в санитарный вагон последнего отходящего поезда, однако на ближайшей узловой станции, уже совсем в другой стране, сняли и сначала даже не знали, куда отвезти — в морг или в реанимацию.

К счастью, все обошлось. Удалось сохранить и жизнь, и ногу. Каких мук это стоило Жмуркину, знал только он один.

Домой Костя возвращался уже поздней осенью, исхудавший, как медведь после зимовки, и совсем седой. Вся одежда на нем была с чужого плеча.

В его родном городе многое успело измениться — и цены, и деньги, и власть, и даже форма у милиции. За благополучное возвращение стоило бы выпить, и Костя первым делом направился в привокзальный магазин. Трость, без которой он теперь и шага не мог ступить, придавала ему некоторую солидность.

Очередь в винно-водочный отдел была приличная. Последним в ней стоял доморощенный политик и частный издатель Рабинович. Не было уже на нем ни золотой цепи, ни драгоценного перстня, ни неброского прикида от Армани. В данный момент он тщательно пересчитывал кучу мелких бумажных купюр, из тех, что только на паперти подают.

— Добавить? — вежливо поинтересовался Костя.

— Отвали! — Рабинович мельком глянул на него и, похоже, не узнал.

— Зря отказываешься, — продолжал Костя. — На армянский коньяк у тебя точно не хватит.

— Что? — Рабинович недоуменно уставился на него. — Э-э-э… Гражданин Кронштейн, если не ошибаюсь?

— Он самый.

— Изменился ты…

— Могу и тебе сделать тот же комплимент. Как поживает «Эпсилон»?