Хольм Ван Зайчик - Дело Судьи Ди

– Изложите ваше дело, преждерожденные, – раздался в тишине негромкий, слегка надтреснутый, но властный голос До этого момента он и жалобщики не обменялись ни словом – едва ечи еще на площади с поклонами представились цзайсяну; и потом уж ни они, ни сановник не проронили ни звука.

Богдан поправил очки.

– Прежде чем ничтожный минфа, – сказал он о себе, согласно обычаю, в третьем лице, – перейдет к сути того, из-за чего дурно воспитанные подданные вынуждены были вызвать немалый переполох и побеспокоить драгоценнорожденного цзайсяна, о чем эти нелепые глубоко сожалеют, он хотел бы обратиться с еще одной просьбицею.

– Я, малоспособный, нахожусь здесь, чтобы выслушать и по возможности выполнить все просьбы драгоценных страждущих. – Цзайсян неторопливо кивнул. Лицо его оставалось неподвижным и бесстрастным.

– В недостойные руки ничтожного минфа попало письмо, каковое, быть может, имеет некоторое отношение к делу, приведшему нас, несообразных, сюда. Письмо совершенно частное, даже семейное, и ничтожному минфа очень неловко, что обстоятельства сложились таким образом. В нем читаются лишь несколько десятков иероглифов, и понять из них можно единственно то, что письмо адресовано было драгоценнорожденному Тайюаньскому хоу юаньвайлану Чжу Цинь-гую его покойной молодой супругой, но по назначению не дошло. Ничтожный минфа осмелился бы нижайше просить пригласить сюда драгоценнорожденного хоу, чтобы немедленно передать ему это письмо.

При всей своей выдержке цзайсян все ж таки не вполне совладал с лицом – брови его чуть дрогнули.

Кай Ли-пэн с изумлением покосился на Богдана.

Лишь бек был невозмутим.

– Каким образом к вам попало это драгоценное послание? – осведомился цзайсян.

– Нынче утром ничтожный минфа и его недостойный друг и единочаятель, ланчжун Александрийского Управления внешней охраны Багатур Лобо, воспользовались милостивым разрешением ежегодного посещения Запретного города и случайно забрели в “Зал любимой груши”. В садике перед залом кот моего друга, фувэйбин Александрийского Управления внешней охраны Судья Ди, принялся рыться в старых листьях под грушею, отыскал эту бумагу и взял в зубы, на что мы поначалу не обратили надлежащего внимания. То, что Судья Ди фактически похитил из садика чужое письмо, мой друг выяснил лишь по приходе в гостиницу.

– Невероятный случай, – сказал цзайсян после паузы. – Но почему сам ланчжун не пришел с вами?

– Потому что нынче же вечером, прямо в гостинице, он был по повелению драгоценнорожденного Тайюаньского хоу взят под стражу служащими Внутренней охраны Полка славянской культуры Восьмикультурной Гвардии и препровожден в неизвестном ничтожному минфа направлении.

Цзайсян удивленно откашлялся и жестом отослал секретаря.

– Звучит несообразно, – изрек он затем и покачал головой. – Это совершенно нечеловеколюбиво. Вы полагаете, драгоценный срединный помощник, что это из-за письма?

– Нет, мои ничтожные мысли движутся в несколько ином направлении, драгоценнорожденный цзайсян, – ответил Богдан – Но не исключено, что тут все взаимосвязано. Кроме того, ничтожному минфа действительно хотелось бы как можно скорее передать это письмо тому, для кого оно было написано. Это последние увещевания, и супруга юаньвайлана, по всей видимости, считала и продолжает считать их очень важными, коль скоро дух ее до сих пор, как известно, не может упокоиться с миром.

– Первую вашу просьбу я, малоспособный, считаю обоснованной, – заключил цзайсян и легонько стукнул билом в небольшой медный гонг, висевший по правую руку. Напевное гудение меди на несколько мгновений наполнило зал; из-за дверей, отделявших Чжэншитан от окружавшей его галереи, выступил гвардеец и замер в ожидании.

– Повелеваю незамедлительно отыскать драгоценно рожденного Тайюаньского хоу юаньвайлана Чжу Цинь-гуя и убедить его без проволочек почтить своим посещением Зал выправления дел, – распорядился цзайсян.

Гвардеец исчез.

– Другая, и последняя, просьба ничтожного подданного заключается, как легко понять из вышесказанного, в немедленном освобождении из-под стражи ланчжуна Лобо или, по крайней мере, в сообразном уложениям разъяснении, какая вина ему вменена и почему.

– Понимаю, – согласно кивнул цзайсян и, немного повернувшись в сторону, тронул пальцем кнопку включения миниатюрного “Яшмового Керулена”, стоявшего рядом с гонгом. Замерцал экран.

– Сейчас мы посмотрим почасовой журнал внутридворцовых деяний, – мягко сказал цзайсян. – Не волнуйтесь, драгоценный срединный помощник. – Пальцы пожилого государственного мужа пробежались по клавиатуре. – Справедливость не будет нарушена Так… – Чуть прищурившись, он близоруко всмотрелся в одному ему видные строки журнала. – Здесь сказано, – принялся читать он вслух, – что ланчжун Лобо взят под стражу по обвинению в прямом совершении Великой непочтительности в отношении драгоценнорожденного Чжу Цинъ-гуя… и по его же, Чжу Цинь-гуя, повелению… – Сообщение это глубоко потрясло государственного мужа. Он на миг откинулся на мягкую подушку, подпиравшую его спину, а потом снова наклонился к компьютеру и перечел сообщение уже молча Сокрушенно покачал головой. – Неслыханное дело! – пробормотал он. – У нас Ордусь или какая-нибудь Португалия?”

– Ничтожному минфа очень странно это слышать, – проговорил Богдан. – Насколько мне известно, Баг… Багатур Лобо никогда не встречался с драгоценнорожденным хоу.

– Мы все это выясним, – решительно произнес цзайсян. – Очень кстати, что сам Тайюаньский хоу скоро будет здесь.

– Ничтожный минфа знает ланчжуна Лобо как человека, преданного стране и ее правлению, а также как человека с железными нервами и верным сердцем, – никак не мог успокоиться Богдан. – Согласно статье шестой Танского уголовного уложения, к Великой непочтительности относятся такие деяния, как хищение предметов, на которых во время Больших жертвоприношений пребывают духи, или же вещей, принадлежащих особам императорской крови, хищение или поддельное изготовление печатей данных особ, ошибочное составление лекарства для них несоответственно правильному способу изготовления, ошибочное нарушение кулинарных запретов при изготовлении для оных особ пищи, ошибочное изготовление непрочными предназначенных для них транспортных средств, а также непочтительные высказывания в их адрес, когда побуждения и соображения исключительно вредоносны… Ланчжун – не дворцовый повар и не дворцовый врач. Ничего этого…

И тут Богдан осекся.

Та встреча в узком проходе между внешними стенами вспомогательных дворцовых пристроек… то удивление, с которым смотрели встреченные Багом и Богданом незнакомцы в одеяниях, ничего не говоривших об их общественном положении, – особенно когда Баг едва ли не по-свойски коснулся плеча высокого, молодого, как бы отодвигая его с дороги… и что-то еще сказал с досадой… “Какие-то они странные… В обители вечного постоянства так горячиться – да таких сюда вообще пускать нельзя…”