Фёдор Крашенинников - После России

…Конференция официально открылась с опозданием, в 11 часов утра. До последнего ждали представителя Евросоюза Тодора Контареску. Сначала выступил представитель ООН, испанец Эмилио Радомантес, констатировавший нарушение Пироговым всех норм международного общежития. Потом в том же духе выступили все остальные участники. В итоге, единогласно было принято решение создать коалиционные вооруженные силы и единым фронтом выступить против Пирогова. Потом выступил Контареску и довёл до сведения собравшихся, что правительство Евросоюза приняло принципиальное решение помочь коалиционным силам «всеми возможными способами» и вкратце описал планы продвижения сил с Запада. Собственно, решения были готовы заранее и всё это представление имело скорее идеологическое значение: в наиболее значимые моменты включалась трансляция, а в конце на огромном экране участники конференции увидели своих союзников, заседавших в Петербурге. В общем, картинка была внушительная. Сева, наблюдавший за ходом конференции из пресс-центра более всего поражался занудству мероприятия, а скорее даже несоответствию формы процесса его содержанию. Какие-то скучные и неприятные мужики и потрёпанные женщины, сидя за огромным и пустым столом, дружно хоронят свою Родину, фактически начиная гражданскую войну. Понимали ли они сами, что делают? «Все здоровые, демократические силы Северной Евразии продемонстрировали неуклонную решимость единым фронтом выступить против кровавой клики Пирогова и вернуть мир и покой народам…», - он параллельно надиктовывал материал для «Республики».

…После окончания молебна о даровании победы уральскому оружию, всё руководство Республики и гости вышли на оцепленную войсками и жандармами площадь перед кафедральным собором. По заранее утвержденному плану, здесь должен был состояться митинг. Полухин был краток:

– Для нашего отечества, для Урала наступили суровые дни испытаний! В ближайшие дни, если не часы, наши доблестные воины могут лицом к лицу встретиться с кровавой сворой московских мародёров, рвущихся к сердцу Урала! Но я верю в наши силы, верю нашим союзникам и потому не сомневаюсь - битва за Урал будет нами выиграна!

Все ожидали от Президента более пространных излияний, но он свои мысли развивать не стал и передал слово архиепископу Иннокентию. Это был щекотливый и чрезвычайно ответственный момент, может быть, самый важный во всём мероприятии. Важно было показать всем, в том числе и жителям мятежным регионов, что православная церковь не на стороне Пирогова, во всяком случае не вся. На фоне всё более многозначительного молчания патриарха, жёсткое антимосковское выступление иерарха православной церкви должно было стать своеобразным сигналом.

…Иннокентий же чувствовал себя крайне неловко. Оказавшись на Урале перед самым Кризисом, он волею случая оказался вовлечён в процесс построения уральской государственности. Сначала он внутренне сопротивлялся, много молился и даже плакал ночами, но потом постепенно и привык и уже без запинки мог говорить об особом уральском православии. После первых публичных рассуждений на эту тему (довольно невинных и откровенно выморочных), он получил встревоженное письмо от патриарха. Но его сомнения была развеяны мощной поддержкой со стороны руководства Республики и своих коллег из Сибири и Дальнего Востока. Он осмелел, а патриарха убедили не лезть в дела суверенных государств. С тех самых пор Иннокентий больше не сомневался ни в чём, и потихонечку вынашивал в голове проект создания Уральской Православной Автокефальной Церкви, видя себя Митрополитом. Тем не менее, необходимость отслужить молебен о даровании победы уральскому оружию и проклясть московских вождей с трибуны всё-таки внутренне пугала его. Он, как и многие другие, в глубине души продолжал надеяться, что всё как-нибудь рассосётся само и лично ему не придётся участвовать в таких вот сомнительных мероприятиях. Но Водянкин, который проводил с архиепископом инструктаж, был непреклонен: надо быть жёстким! Он недвусмысленно пообещал Иннокентию митру и тот, в очередной раз внутренне содрогаясь, на всё согласился.

Иннокентий отчётливо понимал, что этим своим выступлением он навечно поставит себя в один ряд с самыми злобными врагами русской церкви. Знал, что даже в его ближайшем окружении большинство молилось за победу Пирогова. Не сомневался, что террористы будут охотиться за ним. Но он понимал и другое: один неверный шаг - и его место займет мерзкий интриган, настоятель верхотурского монастыря, отец Вонифатий. А он, проклятый Вонифатий, колебаться не будет! И это в том случае, если власти вообще не сделают ставку на пронырливых сектантов, как уже случилось в свое время в Конфедерации финно-угорских народов.

Взойдя на трибуну, он размашисто перекрестился и заговорил, размеренно и солидно:

– Братья и сестры! Ныне настал день испытаний для нашего уральского отечества. Подлые изменники родины, клятвопреступники и бунтовщики против Бога и законной власти дерзновенно пытаются навязать нам свою злую волю. Но силён Урал духом! С нами правда и закон! Ныне я хочу ещё раз благословить наше воинство на ратные подвиги в деле защиты пределов нашего отечества и борьбы с клятвопреступниками до полного их уничтожения! Я буду молиться за нашу победу! Мои молитвы и молитвы всех верных чад нашей церкви пусть ведут наших воинов в бой!

Иннокентий перекрестился и вопросительно посмотрел на удовлетворенно кивающего Водянкина.

«Старика-то аж корчит! Всё-таки с православием пора что-то решать, существование церкви с московским патриархом - это нонсенс… Надо, что б Жабреев что-то подумал насчёт уральской национальной духовности!», - думал в это время Водянкин, задумчиво качая головой. «Уральский язык - это здорово, хорошо бы ещё какую-нибудь свою религию. В Челябинске вроде были какие-то неозороастрийцы, может их взять за основу?».

Внезапно по толпе пробежал шёпот и спустя секунду сидящие на вип-местах руководители Республики увидели моложавого лысеющего мужчину в белом костюме и белой рубашке без галстука, идущего сквозь толпу. «Ого, какие люди! Да это же преподобный Элиягу!», - присвистнул сидящий рядом Овчинников - «Ой, что сейчас будет! Ну, мошенник!»

Появление на площади перед собором американского проповедника было сюрпризом, и не факт, что приятным. Он бодро взбежал на сцену и, бесцеремонно пожав руки архиепископу Иннокентию, без приглашений взошёл на кафедру.

– Хэллоу, май френдс! Буду говорить по-русски, если буду ошибаться - простите меня! - Элиягу явно улучшил свои познания в русском языке и собирался использовать их максимально.