Вячеслав Шалыгин - Железный город

Один из великих ученых прошлого говорил об этом еще в начале двадцатого века. Тогда многие тоже впадали в эйфорию по поводу сверхобразованности новых поколений, и сверхценности их идей. Ничем хорошим это, как известно, не закончилось. Новейшие идеи заставили многие народы отречься от старого мира, но не помогли им построить новый. Не хватило воображения.

Годам к семнадцати Павел осознал и еще кое-что: главным в книгах было вовсе не то, над чем он потешался в детстве. Описания будущего не претендовали на пророчества, они были только способом погрузить читателя в своеобразный транс, подготовить к глубокому восприятию действительно важных вещей. Таких, как человеческие отношения, мысли, чувства и возникающие на их основе жизненные противоречия. Портреты, мотивы, объемность и яркость, либо двумерная серость личностей - вот, что было главным в книгах, а вовсе не словесные иллюстрации, конечно же, далекие от реалий того мира, в котором теперь живут потомки мыслителей прошлого.

Впрочем, были исключения. Некоторым писателям удавалось угадать вектор развития общества будущего или описать какие-нибудь грядущие открытия. И все равно на предсказания эти книги не тянули, скорее, на предостережения.

Особенно Преображенский любил одну фантастическую книжку, в которой были довольно точно описаны ощущения человека, летящего на борту совершенного, но все равно хрупкого космокорабля. Ощущения, преследующие девяносто процентов путешественников в глубоком космосе. Пожалуй, сам князь не сумел бы рассказать об этом лучше, хотя, в отличие от древнего фантаста, то и дело испытывал на собственной шкуре всё то, что головастый предок фактически высосал из пальца. Не тот талант, что поделать?

Князь Преображенский был способен только сформулировать краткий рапорт. Шесть часов, полет нормальный, выход из прыжка прошел штатно, маскировка не нарушена. Что еще? Звезды здесь ближе? Не намного, и смотря какие. Ощущение оторванности от колыбели? Такое же, как и на орбите, допустим, Луны. «Убийственная безжизненность» космоса везде одинакова. На ближней орбите Земли или на дальней орбите Плутона космос так и норовит убить, а вот что касается безжизненности - тут вопрос спорный. Если ковырнуть в случайном порядке десяток ледяных обломков, мотающихся по Солнечной, то хотя бы в одном найдутся почти органические соединения, или даже вирусы. Но это все продвинутая лирика, а в классической традиции - бесспорно: космос - это молчаливый убийца, а звезды лишь яркие искры давно отгремевшего фейерверка.

Непредугаданное никем из пращуров внутреннее чутье подсказало приближение значительной массы. У Преображенского это чутье срабатывало с запозданием и не всегда, а вот опытные пилоты и командиры кораблей чуяли массу более тонны за десятки километров. По космическим меркам - малость, но, чтобы принять меры, этого чаще всего хватало. Как развился такой навык и почему закрепился даже у тех людей, которые не имели прямого отношения к космическим делам, вопрос к науке. Возможно, дело в генетических изменениях, спонтанно возникших у всех, кто пережил Четвертую войну и сохранил способность иметь потомство. А быть может, генетики привили космонавтам это чутье намеренно, еще до войны, вместе с очень полезной невосприимчивостью к космической радиации. Просто после «Генетической» войны больше всего здоровых людей оказалось именно среди тех, кто был «привит», фактически - среди мутантов.

Обо всем этом Павел никогда особо не задумывался. Принимал такие вещи спокойно, как норму. В конце концов, не изуродовали же людей эти генетические мутации, а усовершенствовали.

Сейчас угрозы столкновения не было, меры принимать не требовалось, и, наверное, поэтому «инстинкт гравитации» не сработал. Зато сработали корабельные системы маневрирования и стыковки.

Мягкое касание, и… стыковка. Князь расслабился. Лет триста назад этому маневру аплодировали в ЦУПе, теперь же стыковка дело обычное, как приветственный жест. Хай! Салют! Привет! И короткий взмах рукой. Так и стыковка. Почти неуловимый толчок, едва слышное шипение воздуха, короткий мелодичный сигнал - в основном, для красоты, и всё. Теперь можно встать и перейти на борт номер два.

Павел Петрович так и сделал.

- Смирно! Проверяющий на борту!

Лейтенант Хренов гаркнул так, что у князя едва не заложило уши. Этот коренастый брюнет с грубо вылепленным лицом и нахальным взглядом боевого старшины так и остался в глубине души младшим командиром. После Пятой Космической его непосредственный начальник капитан Казаков настоял, чтобы Хренов закончил военный институт и получил офицерское звание, но высшее образование не вытравило сержантских замашек.

Преображенский едва заметно поморщился. В полной тишине такая громкость казалась особенно неуместной, но от замечания Павел воздержался. Во-первых, служба есть служба, а, во-вторых, пусть встряхнутся ребятки, а то засиделись тут, в дальнем дозоре.

- Вольно, - Преображенский пожал лейтенанту руку. - Как дела?

- Служим Отечеству, - Хренов держался уверенно, и тут дело было не только в огромном опыте общения с начальством. С князем Преображенским, тогда еще подполковником космодесанта, лейтенант Казаков и старшина Хренов познакомились во время войны. Общее боевое прошлое делало служебные отношения более свободными, хотя и в рамках устава.

- Ваша светлость, - из рубки появился Казаков. - Здравия желаю! За время вашего отсутствия…

- В моем присутствии не нуждались, знаю, капитан, - Павел Петрович махнул рукой. - Я же сказал, вольно. Хренов…

- Я!

- Чаёк организуешь?

- На столе, ваш свет! Прошу в кают-компанию.

- Надо же, кают-компания у них, - князь усмехнулся. - В двухместном-то корабле. Хорошо устроились.

Под кают-компанию разведчики приспособили небольшой тамбур между жилой зоной и багажным отсеком. Согласно корабельному расписанию, здесь должны были храниться запасные скафандры и оружие, но экипаж распорядился пространством более рационально: скафандры разместили в нишах ходовой рубки, а оружие уложили в рундуки под койками в кубрике.

- Целых девять квадратов выиграли, - жестом приглашая к столу, сказал Казаков.

- Сами додумались?

- Нет, это нам еще дома опытные люди подсказали. Тут ведь приятнее обедать, чем за откидными столиками перед пищематом.

- А случится что, без скафандров останетесь, - Преображенский уселся в пластиковое кресло и взял чашку. Чай был горячим, с долькой лимона и сахаром. Всё, как Павел и любил. - Присаживайтесь, чего замерли.

- Рубка-то в пяти шагах, - Казаков едва заметно пожал плечами.

- А переборка между отсеками в двух с половиной. Закроется, и будете тут куковать. Ладно, не виню, надо будет с техчастью потолковать, пусть модернизацию обдумают. Оно ведь верно: если сутки в этой жестянке провести, то и на коленке можно пищу принять, а если вот так в засаде таиться… месяца два…