Олег Дивов - Назад в космос [сборник litres]

– Но случилось со мной.

– Синхрон через двадцать минут, – напоминаю я.

– Я хочу насовсем, – просит Коста. – Не просыпаться в этих руинах.

Мне кажется, спот-эффект переходит в качественную стадию…

Забавно. Это действительно. Впрочем, похоже, мозг купирует эффект, отставание… оно менее мучительно.

– Боюсь, что придется подождать. Мы ведь подождем?

Коста молчит.

– Мы исследователи, – напоминаю я. – Мы давали присягу. Полет должен продолжаться, Коста.

– Полет должен продолжаться, – повторяет Коста. – Я не спорю. Но это тяжело, командир… Я устал разбирать, в чьих я снах. Какой сегодня день?

– Сто четвертый.

Это не так. Я не знаю, какой сегодня день.

– Сто четвертый. Пятница.

Коста.

– …Тысяча смертей не проходит даром, – бормочет он. – Когда продолжительность жизни начинает приближаться к продолжительности смерти, происходят необычные сближения. Мне кажется, VDM‑фаза каким-то образом влияет на фазу… то есть на непосредственно… Граница стирается, возможно, при продолжении прыжков она исчезнет окончательно. Раньше считалось, что одновременно пребывать в состоянии жизни и состоянии смерти невозможно, однако практика, похоже, опровергает этот незыблемый постулат. Плоть, физическая плоть человеческих тел сдается под натиском смерти…

– Нити. Небо подвешено на нитях, – перебивает Стаут.

– …И нет никаких нитей, – возражает Коста. – Все давно оборвалось… Есть коса, есть оселок… Командир, мы не можем совершать шаги чаще чем раз в час. Физически… Триста сорок, умножить на шестьдесят, примерно… Восемнадцать тысяч лет… Есть ли возможность перейти в режим постоянного синхрона? Мы станем смерть-птицами, ответь, «Герда»?!

– Сформулируйте вопрос точнее, – «Герда» вежлива.

Коста не может сформулировать вопрос. Он плачет.

– …Мы смерть-птицы, – шепчет Коста. – Мы станем смерть-птицами. Мы стали смерть-птицами, валькириями, пьющими черную кровь у истоков… Стань ниже травы, стань ниже, спрячь глаза свои, сын Тумы, и Алый Король не заметит тебя…

Коста пытается вставить в глаза золотые диски. Плоть сдается. Пальцы слушаются все хуже и хуже, Коста роняет диски на палубу. Золотые диски катятся по палубе в сторону Земли. Стрелка компаса Стаута совершает долгий круг и следит за дисками. Мне кажется, что у Косты больше нет глаз, там, где были его глаза, теперь свет.

– Синхрон! – кричит Стаут. – Синхрон!

– У тебя нет глаз, командир! – смеется Коста. – Твои глаза склевали смерть-птицы. У тебя нет души, ты давно променял ее на золотые когти. Зачем мы уходим вглубь, командир?

Я не отвечаю.

Я плохо помню Землю. Пройдет немного времени, я забуду Землю, Земля станет отражением сна, погасшим синим огоньком, что мне Земля, человек рожден для полета, зачем в полете зубы.

– Я с тобой, командир, – шепчет Коста. – Летим. Летим. Он даст мне новые глаза?!

– Синхрон, – приказываю я.

– Старт протокола REM‑фазы, – сообщает «Герда». – Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь, семь…

Перед глазами в пульсирующем макабре кружатся колючие мертвые огни, REM‑фаза.

Я увидел медаль, стекло и след росомахи, солнечные паруса, стрелы, выкованные из звездной меди.

– Север! – хохочет Коста. – Север!

Север.

«Герда», подрагивая синхрон-джамперами, подбирает под себя хищные лапы, «Герда» готова и начинает прыжок, старт – и мы идем сквозь синий лед Эридана небесным резцом, пространство отступает, мы спешим к сияющим вратам в кипении алмазной пыли, я слышу, как звенит и подается небесная твердь.

Я снова вижу звезды вдали, горстями и россыпью, нанизанные на нити и висящие отдельно, туманности и дымные скопления, джеты, столбы и спрайты, нет им числа.

Я вижу его. И это не бычеглавый речной бог, терпеливо ждущий нас на дальнем осеннем берегу. Это веселый ушастый пес, прилипший шершавым носом к круглому аквариумному стеклу.

– Эй! Кто тут есть?

Человек замер. Постоял минуту, прислушиваясь к мертвой тишине. Нет, показалось…

Он сделал несколько скользящих шагов – при малой тяжести приходилось двигаться именно так. Словно кататься на коньках, о которых человек не имел ни малейшего понятия. Все равно подбрасывало кверху.

Он опустился после очередного неуклюжего шага. Побалансировал, гася инерцию тела, и вновь воззвал:

– Эй!

Тишина. Но ведь был же какой-то шорох, причем настолько внятный, что проник сквозь стекло гермошлема и достиг ушей! Звуки распространялись здесь не только по стенам, но и по воздуху: в этом подземелье был воздух! Пока оставалось неясным, можно ли им дышать. Вопрос интересный и насущный: индикатор давления кислорода в баллонах скафандра сулил человеку максимум час жизни.

План действий был очевиден: найти энергоустановку, затем аппаратуру, отвечающую за системы жизнеобеспечения, убедиться в пригодности воздуха для дыхания, в противном же случае исправить то, что можно исправить за неполный час. Квалифицированный ремонтник из Астероидной системы способен на многое, разберется он и с архаикой, брошенной людьми столетие назад. Если нет – придется умирать, и тут уж ничего не поделаешь. Выживание не всегда зависит от желания жить.

Непрофессионал впал бы в панику, ужаснувшись тому, как легко бывает погубить себя, драгоценного, из-за неверного движения или отсутствия какой-нибудь гайки. У непрофессионалов чересчур развито воображение, оно-то их и губит. Специалист просто работает, не теряя времени на эмоции, и остается жив, если это вообще возможно. А если нет – принимает кончину спокойно, зная, что сделал все, чтобы спастись. Просто не повезло. Бывает. Не всем же везет. И что толку сокрушаться, рыдать и лезть на стены из-за того, что не повезло именно тебе? Не ты первый, не ты последний.

Наверное, этот астероид носил какое-то имя, но человек не имел представления – какое. В этой проклятой системе сотни тысяч астероидов сравнимого размера, а после Славной Революции и Освободительной войны их стало еще больше. Систему здорово потрепало, орбиты перепутались, а количество каменных обломков в размерном диапазоне от булыжников до гор выросло неисчислимо. Многие разлетелись шрапнелью по всей системе, а некоторые скучились в рои. По всей видимости, в такой-то рой и угодил – ну почти угодил – транспортный корабль «Пчела» с грузом бурового оборудования.

И как раз в тот момент, когда младший помощник судового механика находился не в корпусе корабля, а снаружи.

Должность такая. Кому-то ведь надо крутить гайки и заваривать швы.

Ремонтная капсула, смахивающая на паука, только что миновала дюзу третьего по правому борту двигателя ориентации, поэтому, когда из нее ударила раскаленная струя, человек остался жив. Но капсулу тряхнуло, суставчатые лапы сорвались с обшивки, рабочие манипуляторы проскрежетали по металлу и тоже соскользнули, а страховочный трос пережгло. «Пчела» разворачивала свое огромное тело с такой поспешностью, что внутри корабля, наверное, хрустели переборки.