Владимир Михайлов - Избранные произведения. Том 1

– Мне трудно ответить тебе, кузнец,– сказал я,– потому что я ведь не ученый, ты знаешь. Но, насколько я знаю, у нас нет такого средства. Мы можем погасить все сразу – и только так.

– Но, может быть, такое средство можно найти?

– Не знаю, кузнец. Наверное, можно. Но поиски потребуют много времени. А ждать нельзя.

– Почему?

– Потому, что можно не успеть. Солнце взорвется, и жар его испепелит мир.

– Хорошо, Ульдемир. Мы верим тебе. Вы поступили как добрые люди, примчавшись спасти нас, Я не могу, конечно, говорить за весь народ, но я такой же, как все, и полагаю, что они думают-так же, как я. И скажу откровенно: мы, наверное, скорей согласимся рискнуть, чем бросить свой мир и удрать. Вы очень похожи на нас, но все же вы – чужие люди, и не решайте за нас, как нам быть. Это – наше дело.

Но такой поворот меня вовсе не устраивал.

– Нет, кузнец Сакс, не только ваше... Потому что...

Мне очень не хотелось говорить, я помолчал, перевел дух и опустил глаза, но тут же снова поднял их:

– Потому что если ваше солнце все-таки взорвется, то это будет угрожать не только вашему миру, но и нашему. Ваш погибнет сразу; наш тоже – хотя и не сразу, а постепенно. Нет, ваше солнце надо погасить обязательно, Нельзя опоздать!

Снова была тишина.

– На этот раз я, кажется, понял тебя, Ульдемир. Вы прилетели вовсе не для того, чтобы спасти нас, или, вернее – это для вас не главное: вы прилетели, чтобы спасти себя!

– Не совсем так, но в общем верно.

– Да! Значит, вы думаете о себе – и ради этого, ради себя, готовы просто-напросто пожертвовать нашим миром!

– Не забудь: это мы могли сделать даже не показавшись вам на глаза! Но мы пришли для того, чтобы спасти- и вас.

– Даже не спрашивая нашего согласия! Не зная, чего мы хотим, что думаем! Но тогда скажи, что же такое – насилие? А в нашем мире очень не любят насилия. Видишь, мы живем здесь, в лесу – но нас не трогают,-хотя остальных куда больше, чем. нас!

«Ну что ж,– подумал - я,– теперь деваться некуда. Только вперед».

– Вас не трогают, да. Но что стало с людьми, что жили тут до вас? Кто убил их? Кто разрушил их город, от которого остались развалины, погребенные теперь под землей? Мы, что ли, прилетели и убили тех, чьи кости вы находите в глубине?

– Откуда ты знаешь, что их убили? Может быть, это была болезнь и они умерли...

– Здесь был город, не такой, как сейчас, при Уровне; здесь был город, как в том мире, откуда пришел я,– город с электричеством, с пластиком, со многими хорошими вещами, который вы сейчас еще только пытаетесь придумать, хотя люди их знали задолго до вашего рождения! Кто убил этот город и людей? Кто разрушил дома?-Мы – или вы? Так кто же должен говорить о насилии?

Только теперь на поляне поднялась настоящая буря. Гремели голоса. Взлетали кулаки.

– Не верим!

– Докажи!

– Я могу доказать! Но что толку доказывать вам – вы так уверены в безгрешности своего мира, что не захотите признать, что когда-то вонзили нож в спину другому!

– Докажи нам! И если мы поверим...

– Ну, что же будет тогда? – подзадорил я.

– Ты сказал, что тот город был таким, как твои города – там, в твоем мире? Как это могло быть?

– Очень просто: ведь люди прилетели сюда из моего мира. Тот мир – настолько же ваш, как и мой! И, улетев отсюда, вы возвратитесь домой, а не на чужбину!

Гул на поляне медленно улегся.

– Докажи нам! Сейчас же! Идем! И если ты прав, тогда...

– Хорошо,-- сказал я им. Но, откровенно говоря, что в том толку? Вас несколько сот, а сколько всего людей на планете?

– Конечно, намного больше. Но мы пойдем тогда в столипу. Мы будем говорить людям, кричать им: ваш. Уровень построен на крови, это нечестный Уровень! Наш мир должен был быть лишь частицей другого, большого мира. Вернемся же в тот мир, чтобы потом, став намного сильнее, снова прилететь сюда... и, может быть, заново разжечь солнце: ведь если уже сегодня его можно погасить, то, может быть, завтра люди научатся и зажигать его заново?

– Может быть, кузнец.

– Покажи нам тот город. Иди, мы за тобой!

Люди покинули лес.

Колонна двигалась на столицу, и я вел ее.

Это была странная колонна. Она двигалась с лязгом, скрипом, свистом. Нарушители Уровня, конструкторы странных вещей, наступали на столицу во всеоружии.

Грохотали паровые телеги. Их было четыре, ни одна не походила на другую.

На одной из телег было установлено грозное оружие: в толстом цилиндре было высверлено множество отверстий’– каналов, и в каждый был заложен пороховой заряд и забита пуля. На Земле в свое время из такой конструкции родился пулемет. Тогда люди сгоряча решили было, что войнам пришел конец...

Лесные жители несли ружья, что заряжались не круглыми, как до сих пор, а продолговатыми, заостренными пулями. В стволах ружей были сделаны нарезы, заставлявшие пулю вращаться в полете.

Человеческая мысль во второй раз шла однажды уже пройденным путем, и это не веселило меня, но иного выхода не было.

Другие вооружились усовершенствованными арбалетами, тетива которых натягивалась одним движением рычага.

Люди шли, чтобы низвергнуть Уровень и заключить союз с нами – с прилетевшими к ним представителями высокой технической цивилизации. Они, как и я сам, верили в то, что цивилизация спасет их, если даже планете и суждено погибнуть от нестерпимого жара или нестерпимого холода.

Они были разгневаны тем, что Хранители Уровня до сих пор не сделали ничего, чтобы вступить с нами, прилетевшими, в переговоры, и тем самым пренебрегли интересами всего народа.

Они были разгневаны еще и тем, что вся их жизнь, оказывается, была движением не вперед, а вспять: много лет назад уже существовали города, где было известно такое, до чего этим людям сегодня приходилось доходить ощупью, наугад. Их цивилизацию насильно, предательски повернули в это русло, и она впадала теперь не в бескрайний океан, а в болото с тухлой водой.

Люди шли, исполненные решимости.

Я по праву шагал впереди колонны, оставив Анну в лесу, товарищей – под огнем, катер – мальчишкам...

Я призвал их идти, и теперь у меня не могло быть иной судьбы, чем та, что постигнет их.

Я знал, что они не пропадут на Земле. Они быстро освоятся, вольются в жизнь многомиллиардного человечества – и там найдут наконец удовлетворение, найдут возможность ничем не ограниченного творчества.

А за ними пойдут и все остальные люди этого мира. Они бы не поверили пришельцам с чужой звезды. Но своим они поверят.

Земля может присылать эскадру.

Я шел и даже напевал под нос.

Меня не смущало оружие в их руках. Уж я-то на своей шкуре убедился в том, что оно играло роль скорее символическую; убивать было противно взглядам и привычкам жителей этого мира.

И я шел и напевал, и люди вокруг меня тоже пели, и я вдруг с удивлением и улыбкой узнал в их напевах мелодии песенок, какие сам пел в молодости; кое-что уцелело, значит? Только теперь эти мелодии пелись торжественно, как гимны: они принадлежали истории нового народа.