Джон Скальци - Разорванное пространство [litres]

Но делать этого она не стала – не только потому, что это выглядело бы невежливо, но также потому, что ей было хорошо известно, что графиню вовсе не настолько заботит судьба граждан системы Локоно. Грейланд знала, что Рафеллия Майзен-Персо присутствовала на встрече, о которой говорила ей Кива Лагос, – той самой, которую организовал Простер Ву.

Более того, ей было об этом известно еще до разговора с Кивой – Цзии откопал данную конкретную тайну в том же самом банке данных, против которого Кива использовала методы социальной инженерии, чтобы раскрыть заговор. Цзии обнаружил в других банках имена прочих заговорщиков, а также зашифрованные документы, в которых разъяснялись подробности заговора, включая документ, автором которого была графиня, сидевшая сейчас напротив Грейланд. Ее послание к сестре оказалось легче всего взломать. Само письмо было зашифровано по последнему слову техники, и Цзии могла потребоваться пара десятилетий, чтобы его прочитать, если бы графиня не диктовала его в микрофон, подключенный к ее домашней сети, небиометрическим паролем к которой являлась кличка ее нынешней собачки (прелестного комочка шерсти по имени Каштан), а биометрический пароль (отпечаток пальца) имелся в имперской системе.

Грейланд не в первый раз подумала, насколько на самом деле опасен Цзии, тайный агент имперо, который имел доступ ко всей империи, знал о ней все и мог обо всем рассказать имперо – следовало лишь уметь задать вопрос. А Грейланд это умела.

Соответственно, имперо знала, что графиня Рафеллия Майзен-Персо – обманщица, требовавшая встречи по ложному поводу. Ее вовсе не интересовало благополучие шестидесяти пяти миллионов человек, которых она якобы представляла, зато ей было крайне интересно доложить Надаше Нохамапитан о текущем плане имперо по спасению Взаимозависимости, чтобы получше подстроить ловушку, в которую могла бы угодить имперо. Грейланд опасалась этой встречи, но не потому, что у нее не было ответа на вопрос, как спасти миллионы локонцев, – пока его действительно не было, и это само по себе повергало ее в уныние, – а потому, что она заранее чувствовала, каково ей будет выслушивать от графини всякую чушь насчет горестной судьбы кого угодно, кроме нее самой и, возможно, ее близких родственников и друзей.

Грейланд оказалась права, но поделать пока что ничего не могла. Она лишь смотрела и слушала страстное выступление графини, а потом, когда та закончила, поблагодарила ее за визит, коротко сообщила, что сделает все возможное для системы Локоно, и отправила графиню восвояси, не дав той разыграть очередную драму. Вся встреча заняла двадцать три минуты.

Это означало, что Грейланд неожиданно опередила собственный график на семь минут.

Около девяноста секунд из этого времени она потратила на личный звонок, добавив к своему дню последнюю встречу.

– Когда ты узнал, что твое правление обречено? – спросила Грейланд у Тома Шенвера. На мостике «Оверни» они были одни – Грейланд оставила своих телохранителей за дверью. «Оверни» стояла в личном доке имперо, и фактически она могла чувствовать себя в такой же безопасности, как и у себя во дворце. Охранникам это все равно не нравилось, но Грейланд хотела поговорить с Шенвером наедине.

Шенвер удивленно поднял брови.

– Мы что, ждем дурных вестей? – спросил он. Из всех, кого знала Грейланд, Шенвер был единственным, кто относился к ней по-простому – не из-за некоего патологического неуважения к царственным особам, но потому, что сам таковой особой являлся, будучи низложенным королем системы Понтье, существовавшей вне пределов Взаимозависимости. Иными словами, Шенвер воспринимал Грейланд как равную себе, за что она была ему признательна. Никто другой с ней так себя не вел, даже Марс, который, несмотря на их интимные отношения, вполне осознавал разделяющую их пропасть.

– В последнее время у меня нет никаких новостей, кроме дурных, – призналась Грейланд.

– Знаю, и мне очень жаль, – мягко ответил Шенвер. – Я имел в виду конкретно насчет нового переворота.

– Не переворота. Переворотов. Их несколько.

– Несколько? Я впечатлен. Приятно быть популярной.

– Но не так.

– Да, пожалуй. Естественно, я могу сказать, что думаю по этому поводу, но мне интересно, почему бы тебе просто не расспросить свой конгресс мертвых имперо? Наверняка парочка из них стали жертвами переворота.

– Ну… не совсем, – ответила Грейланд. – Некоторых убили, а некоторых… сменило семейство Ву после того, как стало ясно, что с ними проблемы.

– Сменило, – повторил Шенвер. – Мне нравится эвфемизм.

– Но убийства не были частью более крупного мятежа, и вряд ли замену семейством Ву одного из своих членов на другого можно считать переворотом. Всего лишь семейная политика.

– В последней попытке переворота участвовали Ву, – напомнил Шенвер.

– Но он закончился неудачей, – возразила Грейланд. – В то время как… – Она не договорила.

– Можешь продолжать, – улыбнулся Шенвер.

– В то время как попытка свергнуть тебя оказалась успешной, – закончила Грейланд.

– Да, – согласился Шенвер. – Я едва сумел спасти свою шкуру. И этот корабль. И несколько сотен друзей. И существенное количество знаний всего человечества того времени. И естественно, немалые материальные богатства.

– То есть ты понимал, что это случится, и знал, что не сумеешь этому помешать.

– Именно так.

– Тогда расскажи, откуда ты знал.

– Могу рассказать, но не знаю, будет ли тебе от этого польза.

– Почему нет?

– Потому что я был… как бы это сказать… не слишком хорошим королем. Уж точно не настолько хорошим, как ты, моя подружка-имперо. И тем более не настолько хорошим человеком.

– Ты вовсе не плохой человек, – возразила Грейланд.

– Теперь я стал лучше, – согласился Шенвер. – К тому же я больше не человек. Я – искусственный разум, основанный на ком-то, кто когда-то был человеком. Я помню, как был человеком, и помню, какие желания и эмоции двигали мною как человеком. У меня по-прежнему есть к ним доступ, но те же самые желания и эмоции больше не движут мною нынешним. Мне триста с лишним лет, и у меня было достаточно времени, чтобы побыть наедине со своими грехами.

– В таком случае ты не так уж сильно отличаешься от моего конгресса имперо. Их записанные версии имеют доступ к мыслям и чувствам их живых прототипов. Они просто не могут чувствовать все это сами.

– Я могу чувствовать, – сказал Шенвер. – Примерно так же, как ты можешь заново переживать свои эмоции в пятилетнем возрасте. Но ты ощущаешь их не так, как пятилетняя девочка.

– Порой со мной такое бывает.

– Что ж, прекрасно, – улыбнулся Шенвер. – Я просто хотел сказать, что под воздействием этих эмоций ты не стала бы вести себя так, как вела бы себя в пять лет. На избалованного ребенка, готового злиться по любому поводу, ты не похожа.