Мария Артемьева - Избранные. Космохоррор [антология]

Кожа на груди и руках вся в мелких красных гнойниках — наверное, из-за отсутствия гигиены, либо из-за питательного состава субстрата.

А может быть, я все-таки умер и это ад?

Мои запасы органического материала подошли к концу, больше субстрата не будет. На душе смешанные чувства: я знаю, что вот-вот придет голод — и боюсь его, но также понимаю, что скоро все закончится и, если честно, от этого мне легче. Никому и никогда мне не придется рассказывать о цене своего выживания.

К счастью, свой конец я встречу не один — удалось вернуть Бесника, хотя бы отчасти. И как я не додумался раньше? Распорол сиденье в одном из погрузчиков, нашел несколько заклепок и пару мотков веревки, повозился пару часов — и вот, мы снова вместе! Он такой мягкий, такой нежный. Помню, как подобрал его щенком: была зима, кто-то выбросил весь выводок в мусорный контейнер — черную, копощающуюся кучу слепых малышей, все еще влажных после материнской утробы. Я проходил мимо и услышал тонкий, жалобный писк. Он был в самом центре — замерзший, но еще живой. Я вытащил его, выходил, выкормил молоком из пипетки.

Когда-то у меня была семья. Когда-то у меня был сын, которого не стало. Но жизнь подарила того, о ком я мог позаботиться, кого я мог согреть и спасти. Моего маленького черного пса.

Очнулся от удара — как будто в корпус корабля что-то врезалось. А теперь появился какой-то монотонный, режущий звук. Он пробирает до самых костей. Страшно думать о том, что это может быть.

–

Из личных записей сотрудника отдела внутренней безопасности SDC-SU, компании Union Space Discovery.

Вскрывая внешний шлюз судна «Noah — au13867», мы меньше всего ожидали встретить выживших. Спасательная операция была организована спустя пять дней с момента получения служебного сообщения о состоянии груза в криокапсулах — в этом сообщении говорилось о том, что, в результате ошибки крио-смеси, все пассажиры погибли, а корабль продолжает выполнять программу доставки на станцию в автоматическом режиме. Удаленная диагностика показывала полную исправность всех систем и мы, если честно, ожидали увидеть лишь десяток капсул с мертвецами внутри.

Мы вылетели на встречу «Noah» группой из шести сотрудников отдела внутренней безопасности, на станционном судне типа «Erebrus». Стыковка произошла спустя 47 земных суток, в ручном режиме, через грузовой отсек. Мы взошли на борт в скафандрах, но, измерив давление воздуха, тут же их сняли — за и что и поплатились сполна. Вонь, царящая на корабле, была просто неописуема — это был удушающий смрад тухлого мяса, аммиака, фекалий и бог знает чего еще. В одном из углов отсека пол был измазан засохшей кровью и слизью, как будто там было нечто вроде разделочной зоны. Памятуя о том, что на корабле нет пищевых запасов, мы осмотрительно вернулись на «Erebrus» за табельным оружием.

Двери, ведущие из грузового отсека, озадачили нас окончательно — они были заперты изнутри, но ни живых людей, ни трупов, мы пока не находили. Мы отперли двери и проследовали в капсульный отсек. То, что мы там увидели, еще долго будет преследовать нас в кошмарах: гнилые, полуразложившиеся останки мужских и женских тел, сваленные кучей у одной из стен. Их лица были изуродованы, отдельные сегменты — в основном, конечности — отсутствовали, но кости, повсеместно валявшиеся на полу, ясно говорили нам о том, для чего они были отрезаны. Также в глаза бросился тот факт, что большая часть трупов была связана по рукам и ногам. В самом дальнем конце отсека, в грязной куче обрезков криокапсул, мы нашли первого выжившего — мужчину средних лет. Он лежал, подобрав ноги к груди и непрерывно подрагивал всем телом, истощенный и полуживой. Бледный, испещренный гнойными нарывами, с совершенно безумным взглядом мутных, желтых глаз — словно чумной призрак, он протянул к нам руки и что-то прохрипел, а затем потерял сознание. На рваном комбинезоне значилось имя — Кирилл Сланцев, сотрудник СВБ.

Второго выжившего — инженера гео-разведки Антона Васильева — мы обнаружили совершенно внезапно, осматривая грузовой отсек. Сжимая в руках чучело какого-то мелкого животного, он прятался в кузове одного из погрузчиков. При попытке сопроводить его на наше судно он сопротивлялся, бормотал что-то неразборчивое и, отчего-то, постоянно оглядывался в сторону лабораторного оборудования, предназначенного для биологической группы на «Лите». Нам удалось его усыпить, после чего оба выживших были подключены к системе жизнеобеспечения. Не стоит и думать о том, что они смогут в ближайшее время рассказать хоть что-то о случившемся. Кроме того, физическое обследование Кирилла Сланцева, помимо всего прочего, показало наличие серьезных повреждений головного мозга — скорее всего, он уже никогда не придет в сознание. Состояние Антона Васильева куда лучше. Имеется подозрение, что он не идет на контакт сознательно, пытаясь скрыть от нас нечто касательно деталей своего спасения. Однако, на станции работает штатный психиатр, так что надежда на восстановление есть.

Дом — это не здание.

Дом — это не место, где день за днём собирается твоя семья. Даже если она собирается год за годом — это не дом.

Дом не там, где уютно, тепло, шкафы забиты любимыми книгами, и ты с закрытыми глазами дойдёшь ночью до туалета или холодильника.

Дом — это не комната, где царит праздник и застолье, и ты улыбаешься каждому, потому что знаешь его много-много лет.

Дом — место в голове.

Дом — это переключатель. Вкл-выкл.

Вкл — и ты откидываешься на спинку кресла и обжигаешь пальцы о чашку кофе. Ты дома.

Выкл — и ты у кровати больного. Впалые щёки, частое дыхание, хлорка въедается в кожу и стены.

Вкл — и солнце шепчет теплом по деревенеющей коже, а море тихонько шумит. Это приятно, и это — дом.

Выкл — люди уходят. Сами, или их забирают. Как детские игрушки — они зачем-то пришли в негодность, или родители так решили. Люди-игрушки уходят и забирают твой Дом за собой.

Зачем эти мысли в моей голове?

Я не провожал родственников — мои родные и близкие живы и процветают, а отсутствие сожалений юности лишили меня сладости потерь. Дом всегда со мной — дисциплина и стерильный порядок окружают меня теплом и заботой. Гармония восстанавливается и внутри, и снаружи по первому требованию — в моём случае не подводят самоконтроль и система адаптации климата корабля.

И — да — я не пью кофе. Да его и нет на Борту.

Я всегда Дома.

Утренние фантазии — последние попытки подсознания развлечься остатками сна. Где-то в глубине, в тёплой ванне грёз и лабиринтах аналитики, мозгу скучно. У нас с ним разное представление о развлечении, но я не против.