Мария Артемьева - Избранные. Космохоррор [антология]

Не помню когда появилось это предательское чувство. Благодарность. Этому нет объяснения. Смывая с себя первый опыт нашего общения, уже тогда — я знал, что благодарен. За испытанное единение, за густые волны омерзения, которые, схлынув, оставляли покой, словно обжигающий напиток, теряющий послевкусие, говорящий — вот твоё место, вот где ты. Вот Дом.

В первый день обнаружения я всё сделал неправильно. В какой момент я уже не просто нарушал инструкции, а послушно следовал зову? Он просил совсем немного, и ничем другим, кроме согласия, я не мог заполнить эту пустоту. Мы бессловесно договорились о том, что он хочет. И сколько я могу дать — договорились о пределах. Удивительное совпадение — мне было не жаль ровно столько, сколько он желал. Только рука.

Я просто положил руку на прохладу бесцветного нароста размером с футбольный мяч, который обнаружил в коридоре перед залом эко-фермы.

Вы знаете достаточно, чтобы провести линию от этого дня до сегодняшнего — всего-то пара месяцев.

Меня пугает другое. Следом за чувством благодарности появилось другое — то, в чём я до последнего не хотел себе признаваться. То, благодаря чему вы слушаете эту историю. Я думаю о нём. Это по-настоящему пугает, больше чем ночь окружающего пространства — это привязанность. И того, что за ней должно последовать. За любой привязанностью всегда следует одно и тоже.

Подъем. Грёзы. Гигиена, упражнения, душ, работа, завтрак. Сегодня наша встреча с Пассажиром переносится. Есть безотлагательный вопрос. Пространство за иллюминатором залито сине-голубым бульоном с белёсыми прожилками — мы на центральной полосе внешней стационарной орбиты. Перед нами уже не далёкий желанный шарик, а безразмерный и бездушный гигант — колыбель человечества.

С возвращением.

Регламент приёма даже такого неприметного странника, как мы — сложен, неспешен и выверен, словно пульс пилота истребителя.

Порядок приёмки контрольных исследовательских маршрутов — а это мы и есть — один из самых длинных из таможенных нормативных пакетов. Тщательнее проверяют только военную технику. Впрочем — готов поспорить, что у них-то как раз и есть где «срезать углы».

Возможно, я уже упомянул судьбу первого отчета с момента обнаружения моего требовательного гостя. Немногим отличались от него и последующие. Я не выявил отклонений в системах жизнеобеспечения. Присутствующая органика, системы обеспечения кондиционирования воздуха, водообеспечение и камеры отходов — показатели были практически в норме. Системы контроля не видели на Борту отклонений. Тем не менее, у меня не было желания полагаться на то, что башковитый начальник отдела приёмки не вопьётся пытливым взглядом в сотни показателей и не увидит, что где-то в них два плюс два равно пяти. Отчёты я копировал из середины маршрута, вносил небольшие изменения и отправлял свою самодеятельность в чёрную бездну. Они не должны были знать, о Нем. О том, что я не один. И если у них уже возникли вопросы, узнаю я про них или сейчас или уже никогда.

Я отрегулировал камеру, прочистил горло и пробежав пальцами по клавиатуре восемь положенных шажков, приготовился к связи.

Экран моргнул и замелькал картинкой средней четкости. Ха, парень, я тебя знаю. Везёт, ты меня принимаешь каждый второй прилет. Судьба, наверно.

Опускаем формальный обмен кодами, номерами и прочими ритуальными заговорами современной идентификации.

Продолжаем.

Да, все основные отчёты высланы автоматически, я проверил точки получения, показатели и формат данных, обратная связь получена.

Да, маркировка образцов, первоначального груза и сопутствующих средств — соответствует, электронные коды прилагаются.

Да, заявленное качество приобретенных на маршруте материалов и проб контролируется внутренней системой безопасности и содержится в д-листах.

И так далее, далее, далее.

Главное — в конце.

«Ждите очереди в зону карантина и подготовьтесь к приёму контролёров».

Вопросов ко мне нет. Они не знают.

Я стоял в двух шагах от рокового поворота. Коридоры, повороты. Он за углом. Он знает и уже ждёт. Он голоден и жаждет или наоборот, полон и изнывает от переполняющего его бартера, словно тугое вымя забытой в поле коровы. Меня волнует не это. Через несколько часов мы будем не одни. Здесь будут люди, приборы, датчики, очистная химия и радиация. Борт стерилизуют — оскопят, вычистят, лишат приобретённой за время маршрута души. И они узнают.

Спрятать Его? Забрать с собой? Объяснить, что мы близки? Случайные сиамские близнецы, породнённые волей вселенной, мать и дитя — и неважно кто из нас кого питает и чувствует своей плотью. Нас разорвут. Понимания не будет. Я пытаюсь обмануть себя — слёзы вытирать бессмысленно — что варианты возможны. Что кого-то будет волновать наша пуповина и необходимость её сохранить. Мы — не урод, не одна из многочисленных физических или психических деформаций космоса, мы — одно, мы — влюблённые, это больно, вы убьёте нас, пожалуйста, пожалуйста.

Я отметаю одно решение за другим, не обращаю внимания, что они уже повторяются — дважды, трижды, сотню раз. Они невероятны, бессмысленны, наивны, они все — не избавят нас от наступающего кошмара.

Я приближаюсь к Нему, волна ощущений повторяется словно любимая в юности мелодия — с мурашками по коже, с яркостью красок. Сегодня наша последняя встреча, я меняю сценарий, играем в другую игру, дружище, тебе понравится.

Выбираюсь из комбинезона, как флоридский рак из бесполезного старого панциря. Бельё тоже лишнее — воздух холодит спину и чресла. Нагие мы приходим в этот мир, нагие уходим.

Подрагивающая плоть бугристой туши прямо передо мной. Уверен, Он тоже ощущает торжественность момента — приоткрывшиеся по всей поверхности поры пестрят суетливыми хоботками, они словно разминаются перед загрузкой — потягиваются и сворачиваются в нетерпеливые колечки.

Я обнимаю Его. Прижимаюсь грудью, животом, бедрами, погружаю лицо в неразмятый сырой пластилин. Хоботки вторгаются под мою кожу — я чувствую их беспорядочное шевеление в паху, на рёбрах и под ключицами. Пространство скользит под ногами — я словно тону в ванне со слизняками, растворяюсь в мокром непрерывном движении. Снаружи и изнутри — выпиваемый заживо — я наполняюсь и истекаю.

Это — Дом. Надеюсь, надолго. Надеюсь — навсегда.

«Пребывание на поверхности планеты возможно лишь в скафандре в течение не более тридцати двух часов» — так гласила висевшая над внешним шлюзом инструкция, заботливо прикреплённая туда старшим помощником капитана.