Артем Зайцев - В тени над затмением [СИ]

— А Аманда? — спросил Павил.

— Я пыталась связаться с ней, но она закрылась в своей комнате, — ответила Вайсс.

— Ясно.

— Всё оказалось бессмысленным, — заметил Тайлер. — Это так же выглядело и с Андана?

— Похоже на то, — ответил Павил. — Хотелось бы верить, что нет, и мы многое узнали.

— А на деле?

— Не знаю.

— Эта чёртова штука просто взяла и нырнула в саму планету, как заправский самоубийца, — угрюмо усмехнулся Тайлер. — Летать миллионы лет, потом оказывать знаки внимания и зачем? Бред…

— Может этому есть разумное объяснение.

— Какое? Ты ведь был прав, — он указал на Павила пальцем. — Всё это бессмысленно было изначально.

— Веришь или нет, но эта была лишь одна из идей. Не основная, далеко. А она даже не моя. Она принадлежала одному старому писателю, а я лишь использовал её, чтобы составить целый метод. Но даже я не мог подумать, насколько всё будет… — Павил попытался подобрать слова, — … лишено смысла. В нашем понимании.

— Что будет дальше? — тихо спросила Вайсс.

— А сколько часов осталось для прилёта? — Тайлер ударил по девайсу. — У меня очки барахлят.

— Всё барахлит. Но осталось два часа, — ответил Павил. — Я почти уверен, что вашу группу ускоряющихся расформируют, — он повернулся в сторону Вайсс.

— Ничего страшного, — она улыбнулась, махнув рукой. — Я никогда не входила в узкий круг ускоряющихся Леклерка. Всего-лишь медик, следивший за здоровьем. Помогала Бао с терапией. Я то и осталась, потому что мне больше некуда было идти. Гадала, добьётся ли своей цели шеф. В итоге, — она вновь улыбнулась, — добился.

— Куда ты поддашься после того, как нас депортируют? — спросил ей Тайлер.

— Тоже не знаю. Вернусь домой. Навещу сестру. Посещу Нью-Касл. А ты?

— Без понятия. Навещу Венеру, — он перевёл взгляд на Павила. — Ну а ты?

— Без понятия, — повторил тот. — Теперь всё кажется бессмысленным.

— Это точно, приятель, — немного подумав, Тайлер высказал то, что давно крутилось у него на уме. — Как думаешь, какое величайшее изобретение человека?

— Колесо? — неуверенно ответила Вайсс.

— Думаю, что колесо, — ответил Павил.

— Нет. В моём представлении это пружина, — Тайлер вытянул руки перед собой, будто что-то держал в них. — Пружина — величайшая инженерная мысль человека. Она уникальна. Способна менять свои формы, но оставаться такой же.

— Если она меняет формы, то как она остаётся…

— Приятель! — Тайлер недовольный тем, что его перебили, серьёзно посмотрел на Павила. — Пружина. Спираль, спираль, спираль. Это уникальная форма для вселенной. Магнитная индукция, завихрения, соленоид, ДНК — миллиард и одна вещь, в которых ты найдёшь эту форму. Я часами могу смотреть на то, как она растягивается, превращаясь в амортизаторный механизм или удерживающий силу. Как кинетическая энергия наполняет её, равномерно распределяясь по всей конструкции. Но если ты спросишь меня, какое это отношение имеет к объекту, к Андану или любому происходящему, то я точно отвечу тебе — никакого. — Тайлер опустил одну руку, а другую скрутил в кулак, указательный палец наводя к потолку. — Это то, о чём я часто думаю. О пружине. Как думаешь, мог бы кто-нибудь догадаться об этом?

Павил улыбнулся.

— И всё же думаю, что стоит навестить Аманду, — сказал он.

— А как же ужин? — заикаясь, проговорила Вайсс.

— Не думаю, что мы всё-таки соберёмся до прибытия инспекции.

— Интересно, а как они пристыкуются, если стыковочный отдел практически потерян? — удивлённо спросил Тайлер. — Эвакуируют через скафандры?

— Скорее всего. Да, кстати, Тайлер, что ты ощущал там? Сидя в Эверике?

— Что я ощущал? Одиночество. Большое бесхозное пространство, пустое, как и вся вселенная. Я так ощущаю себя, когда нечем заняться. Пусто внутри, — он указал пальцем на себя. — Но всё стало ещё более пустым, когда наша миссия закончилась.

— Как думаете, он уцелел? — Вайсс отодвинула поднос с едой.

— Нет, — ответил Павил.

— Никаких шансов, — подтвердил Тайлер. — Даже если он пережил полёт через слой стратосферы, не сгорев, то уже под облаками его должно было уничтожить давлением. А, насколько мы знаем, он, пускай и сделан, возможно, из плотных и крепких материалов, ныне нам не известных, он всё равно из нашей вселенной. Так что, — Тайлер посмотрел на стол перед собой, — это ничего не меняет.

— Аманда не успела взять никакой пробы, а на поверхности её скафандра мы ничего не нашли.

— Ну да, мы многое могли найти, но в итоге ничего не нашли. Ничего и не получили. А насчёт материалов… мне не нужно знать состав, я могу и визуально определить, что объект, Ками, «коробка с крыльями» или как ещё она называется, больше не всплывёт. — Тайлер посмотрел на Павила. — Или думаешь, что это временно?

— Нет, — Павил помотал головой. — Уверен, что всё слишком однозначно. Может, мотивов мы никогда и не узнаем, но ответ контакту был предельно ясен.

— Но почему? — спросила Вайсс.

— Вот именно, почему? — Тайлер закинул руки себе за шею.

Павил хотел сказать, что у него нет ответа, но он промолчал.

Аманда ничего не сказал Павилу, когда он вошёл в обсерваторию. На широкой полоске иллюминатора красовался Сатурн, но что-то важное её сердце исчезло с поверхности этого холста художника. Словно эту вещь, личную и дорогую для неё, украли. Мириться всегда тяжелее всего. Она сидела на металлическом полу, обтянутым резиновым слоем. Слёзы, бесконтрольная сила человеческой души, бежали по её щекам, унося с собой её грусть и печаль.

— Аманда? — Павил осторожно подошёл к ней, встав позади.

Её было трудно говорить. Тяжесть утраты сдавливала ей грудную клетку, мешая нормально говорить. Каждый раз, когда он хотела что-то сказать, входящий в её лёгкие воздух перекрывал всякую возможность.

— Почему он сделал это? — едва сдерживая свои эмоции, Аманда проговорила. Она пыталась дышать ровно, но у неё не получалось.

— Я…

Что он мог ей сказать? Он так часто повторял всем, и себе в частности, злополучное «Я не знаю», что оно стало для него вторым языком.

Одинокие звёзды, раскинувшиеся на миллионы световых лет, проплывали за окном. Как глаза вселенной, следившей за своими неудачливыми отпрысками.

— Он мог выжить? — сквозь слёзы спросила она его.

— Нет, Аманда, — он смотрел на её блондинистые волосы, скрученные в небрежный узел. — Мне очень жаль.

— А что, — каждое слово вырывалось из неё с боем, сквозь горький вздох, жгущего лёгкие, — а что, если вы все ошибаетесь?

— Боюсь, что… — Павил остановился на полуслове, не зная, что он мог действительно полезного сказать. — Мне очень жаль, — повторил он мантру человеческой печали.

Ему было жалко Аманду. Нет ничего более обидного, когда у тебя отбирают последнюю надежду, дав перед этим ещё один шанс.