Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 1. Рассвет

По-видимому, это был кульминационный момент её речи. Ян не мог не вспомнить сцену на панихиде по погибшим в битве при Астарте. Даже председатель комитета обороны Трюнихт, гордящийся своим красноречием, не нашёл, что ответить на эти обвинения. И уже этого было достаточно, чтобы вызвать ненависть всей провоенной фракции. Одно можно сказать наверняка — путь, который она выбрала, опаснее Изерлонского коридора.

Такси неожиданно резко остановилось. Как правило, подобного не случалось. Автомобили двигались так, чтобы инерция не слишком сильно влияла на человеческое тело… Если, конечно, система управления работала. Значит, произошло нечто очень необычное.

Открыв двери вручную, Ян вышел на улицу. К нему сразу подбежал грузный сотрудник полицейского департамента в синей форме. Узнав адмирала в лицо и вытянувшись, как, по его мнению, стоило стоять перед национальным героем, он объяснил, что произошло:

— В главном компьютере городского центра управления транспортом, возникла неполадка.

— Неполадка?

— Я не знаю подробностей, но, по-видимому, это была простая человеческая ошибка при вводе данных. В наши дни на таких должностях не хватает опытных людей, так что подобные события случаются нередко, — полицейский усмехнулся, но, натолкнувшись на хмурый взгляд Юлиана, взял себя в руки и вернул на лицо торжественное выражение. — Кхм, да, сейчас не то время, чтобы смеяться над этим. Вся система транспорта в этом районе будет остановлена на следующие три часа. Даже траволаторы и магнитные движущиеся дорожки.

— Вся?

— Да, именно.

По виду офицера могло показаться, что он гордится этим. Хотя Ян нашёл это забавным, но сама ситуация к веселью не располагала. От случившегося и слов полицейского по спине у него прошёл озноб. Управляющая система их общества, которую мягко, но вместе с тем более верно, чем поступь дьявола, подрывало влияние войны, стала тревожно слабой.

Юлиан посмотрел на Яна:

— Что будем делать, адмирал?

— А что нам остаётся? Идём пешком, — ответил Ян. — Погулять перед сном бывает приятно, да и тренировка неплохая. За час доберёмся.

— Да, точно!

При этих словах глаза полицейского широко раскрылись:

— Я не могу позволить вам этого! Заставлять героя Изерлона идти пешком? Я вызову транспорт на ручном управлении, воспользуйтесь им!

— Мне как-то неудобно просить о таком…

— Пожалуйста, не стесняйтесь!

— И всё же — нет, я отказываюсь, — Ян постарался не показать на лице или в голосе раздражения от подобной навязчивости. — Идём, Юлиан.

— Так точно!

И с этим бодрым ответом мальчик направился вперёд, но неожиданно остановился. Ян с подозрением посмотрел на него:

— Что случилось, Юлиан? Не любишь ходить пешком? — возможно, его голос прозвучал немного резко из-за остатков вызванного полицейским неудовольствия.

— Нет, это не так.

— Тогда почему ты остановился?

— …Нам в другую сторону.

Ян молча повернулся на каблуках. Пока командующий космического флота не поведёт флот в неправильном направлении, волноваться не о чем. Он собрался было сказать это вслух, но потом решил этого не делать. По правде говоря, в этом деле уверенность иногда тоже подводила его. Вот почему он так ценил способности в управлении флотом своего заместителя Фишера.

Длинные ряды остановившихся автомобилей стенами вытянулись вдоль улиц. Вышедшие из них люди бесцельно топтались на месте. Ян и Юлиан спокойно прокладывали свой путь, обходя их.

Выйдя на менее людную улицу, они сбавили шаг и пошли не торопясь.

— И всё-таки, звёзды очень красивы, адмирал, — сказал Юлиан, поднимая голову к небу. Сверкающие огни бесчисленных звёзд формировали сложные для понимания узоры и загадочно мерцали сквозь атмосферу планеты.

Но даже глядя на звёзды Яну трудно было отвлечься от неприятного чувства.

«Все стремятся к небу, пытаясь ухватить предназначенную им звезду. Но мало кто знает, что именно ему предназначено. А что насчёт меня, Яна Вэнли? Разве могу я точно сказать, где моя звезда? Гонимый обстоятельствами, не потерял ли я её из виду? Или я с самого начала ошибался в том, какая из них моя?»

— Адмирал, — раздался рядом звонкий голос Юлиана.

— Что?

— Мы сейчас смотрели на одну и ту же звезду. Вон на ту, большую голубую.

— Хмм, эта звезда…

— Как она называется?

— Ох, на языке вертится…

Если бы он начал копаться в памяти, то, конечно, вспомнил бы ответ, но у Яна не было желания делать этого.

«Этому мальчику нет никакой надобности смотреть на те же звёзды, что и мне, — подумал он. — Человек должен стремиться к звезде, предназначенной лишь ему. Какой бы она ни была».

В доминионе Феззан интересы Империи представлял высший уполномоченный. В данный момент эту должность занимал граф Ремшайд.

Это седовласый аристократ был прислан с Одина почти в то же время, когда пришёл к власти Адриан Рубинский, и за спиной его называли «Белый Лис». Разумеется, это прозвище было придумано как отражение прозвища Рубинского «Чёрный Лис».

Местом, куда Рубинский в этот вечер пригласил графа, был не его правительственный офис, не официальная резиденция и даже не его частный особняк. Это было огромное искусственное озеро, расположенное на месте, где ещё четыре века назад, до начала терраформирования, находился чашеобразный провал в горных породах с отложениями тяжёлых солей. На его берегу стоял коттедж, юридически никак не связанный с Рубинским и принадлежащий одной из его многочисленных любовниц.

Когда кто-то спросил правителя Феззана, сколько же у него любовниц, он помедлил с ответом, всерьёз задумавшись, а потом с дерзкой улыбкой весело сказал: «Я могу считать их только десятками». Это, быть может, было некоторым преувеличением, но и неправдой не являлось. Жизнеспособность его ума и тела нисколько не опровергали впечатления, производимого внешним видом.

Рубинский придерживался философии, что надо жить полной жизнью. Выдержанные спиртные напитки, тающая на языке пища, красивая музыка и, разумеется, изящные, гибкие красавицы — он был большим любителем всего этого.

Однако, для него это являлось лишь развлечением. Главной же страстью было другое — хитросплетение политических и военных интриг, игра судьбами людей и народов… Ни вино, ни женщины не могли сравниться с тем трепетом, который это доставляло.

«Даже макиавеллистский обман, досточно утончённый, может быть искусством, — размышлял Рубинский. — Только низшие из низких прибегают к угрозам применения силы. Слова на их плакатах могут быть разными, но по сути Империя и Союз в этом мало различаются. Оба они — дети-близнецы чудовища по имени Рудольф, — подумал он со злобой, — и разделяют взаимную ненависть друг к другу».