Аркадий Стругаций - Страшная большая планета

— Тяжесть — это скверно, — признался Михаил Петрович — Иногда мне кажется, что я слышу треск собственных костей. Неужели утроенная?

— Что-то в этом роде. На меньшую не стоило бы обращать внимания.

— Ничего, постепенно привыкнем, — сказал профессор. Глаза его блестели, борода растрепалась, обычно бледное лицо налилось краской. — Зато какой простор для исследований! Мы достанем из кладовых приборы, оборудуем здесь обсерваторию, мы будем наблюдать и вычислять…

— И в один прекрасный час звездолёт рухнет в какую-нибудь водородную Ниагару и разлетится в пыль… И это может случиться в любую минуту! Вы понимаете?

— Но ведь может и не случиться? — мягко проговорил Михаил Петрович.

— Дамоклов меч!

— Ну и чёрт с ним! Плюнь. Или займись кроликами.

Профессор протянул к ним руку.

— Мы не имеем права так рассуждать. Я не хочу краснеть при мысли о том, что о нас подумают, когда найдут через сотни лет. Мы должны работать, чёрт вас побери совсем. И мы будем работать.

И тут что-то случилось. Послышался сухой скрежет. Звездолёт сильно качнуло. Пол накренился. Упала и покатилась к стене бутылка. Сдвинулись с места банки и свёртки. Снова раздался отвратительный звук ножа по стеклу. Что-то захрустело, гулко треснуло. Пол качнулся ещё раз, медленно принял прежнее положение и замер. Розовый свет померк.

— Ого! — спокойно произнёс Северцев. — Это что-то новенькое… Надо посмотреть.

Кряхтя от натуги, охая и поддерживая друг друга, они поднялись к иллюминатору. И то, что они увидели, показалось им похожим на сон.

Звездолёт медленно проплывал над вершиной громадной серой скалы, основание которой тонуло в розовой дымке. Рядом поднималась другая скала, голая, отвесная, изрезанная глубокими прямыми трещинами. А за ней вырастала целая вереница таких же острых крутых вершин, молчаливых, загадочных, непонятных… Эта фантастическая горная страна, так неожиданно вынырнувшая из непостижимых недр планеты, потрясла людей. Это был как бы привет из привычного мира твёрдых предметов, увидеть который они уже не надеялись. Беньковский бормотал что-то, то и дело крепко потирая щёки ладонью. “Колдовство, колдовство”, - повторял негромко Северцев. А Михаил Петрович смотрел во все глаза, провожая взглядом проплывающие под ним вершины и пропасти.

— И вон… ещё! — услышал он голос Беньковского.

Выше скалистых зубьев из розового тумана выступил тёмный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок чёрного камня и снова скрылся. Сейчас же вслед за ним появился другой, за ним третий… А вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая сероватая масса.

Между тем горный хребет внизу постепенно опускался, пока не исчез из вида. Первым нарушил молчание Михаил Петрович.

— Это мираж? — спросил он.

Беньковский ответил торжественно и грустно:

— Нет, Миша, это не мираж. Это открытие. Открытие, которое — увы! — не скоро станет достоянием наших друзей на Земле. Мы видели кладбище миров, Миша…

Северцев хлопнул себя по лбу.

— …кладбище миров, которые когда-то — может быть, совсем недавно, а может, и миллионы лет назад — неосторожно приблизились к Бурому Джупу и были проглочены им, как он проглотил и нас. Не исключено, что среди них есть планеты, мало уступающие по величине Луне и даже Меркурию. Недостаточно плотные, чтобы погрузиться в слои металлического водорода и распасться там, они вечно будут плавать здесь… и мы вместе с ними.

Под иллюминатором прошла поразительно гладкая, словно отполированная обширная равнина, окаймлённая невысокой грядой округлых холмов, и исчезла.

— Может быть… — робко начал Михаил Петрович.

— Может быть, нас выбросит на такую планету, — торопливо проговорил Северцев, — и мы сможем что-нибудь предпринять…

Беньковский усмехнулся.

— Нам не выбраться на звездолёте, даже если бы мы избрали такой путь самоубийства. Давление в сотни тысяч атмосфер…

— А что если… — Михаил Петрович задумался.

Они опустились на пол и молча выпили по стакану вина. За стальным панцирем звездолёта царили невообразимые, начисто отрицающие жизнь, условия; мускулы и кости хрустели и угрожали лопнуть при каждом движении; двое товарищей лежали мёртвыми в передней кабине, а третий сгорел дотла. Они были беспомощны, и гибель угрожала им каждое мгновение. Они знали это. И всё же…

— Надо работать, — решительно сказал Беньковский.

И Северцев и Михаил Петрович серьёзно кивнули.