Дэвид Вебер - Бескомпромиссная Хонор

"Послушай, киска, — ухмыльнулся он, — ничего худшего они там со мной сделать не могут, чем то, что случится, если я не вытащу свою задницу отсюда. Я и мой приятель здесь? Мы будем так же счастливы быть самыми сладкими и нежными, как только коснемся земли. Вряд ли они смогут сделать что-то вроде того, о чем вы говорите, нарушая наши гражданские права, если мы не будем сопротивляться аресту, не так ли?”

Хелике Васдекио смотрела на него со спокойным, задумчивым выражением, которое скрывало ярость, бушевавшую внутри нее, когда она увидела Кассандру, стоящую на коленях на палубе, закрывавшую свое разбитое лицо, в то время как второй бандит накрутил на один кулак ее волосы и размахивал другим, обещая еще большее насилие, если кто-нибудь будет настолько глуп, чтобы приблизиться к нему. Большая часть этой ярости была направлена на бандитов, но большая ее часть была направлена и на нее саму. Она должна была заметить татуировки на лбу и правой щеке молодого бандита. И она, конечно, должна была узнать извилистого зеленого грифона, который покрывал всю правую сторону лица старшего. Она была измучена, она была напугана, и она знала, что умрет, но это не было, черт возьми, оправданием для того, чтобы не делать свою работу и не избавлять своих друзей, по крайней мере, от этой части кошмара.

“Это твое последнее слово на эту тему?" — спросила она. “Ты рассчитываешь, что тебя подвезут, потом возьмут под стражу, продержат немного времени в Эвале, а потом — что? Пять стандартных лет? Десять? — за нападение и похищение. Подумай хорошенько. Обменять несколько лет за решеткой на отлет из поселения, прежде чем с ним случится что-то неприятное. Так ведь?”

"Для киски ты не так уж глупа," — сказал ей Дукакис. "Да, примерно так оно и будет. А если нет?" Он пожал плечами. “Ну, в таком случае, я думаю, что моя задница будет заперта здесь, а место этой маленькой сучки займет кто-то другой, потому что ей оно не понадобится." Он пожал плечами. “Насколько я понимаю, мне от этого хуже не будет.”

“Ну, если ты так смотришь на это, то мне остается только избавить тебя от времени в заключении," — сказала она, и он торжествующе улыбнулся.

Затем ее правая рука шевельнулась. Она стояла, скрестив руки на груди, и держала его на сгибе левого локтя. Никто не мог видеть его, пока она не пошевелилось, и даже тогда его движение было таким плавным, таким небрежным, таким явно неопасным, что Дукакису потребовалось мгновение, чтобы понять, что он видит. В самом деле, вряд ли он осознал это, потому что был слишком занят, умирая, чтобы понять, когда пульсер взвизгнул и его голова взорвалась.

Петра закричала от нового потрясения, когда болезненные объятия мгновенно ослабли. Она упала на палубу. Мгновение спустя тело Дукакиса упало на нее, придавив своим весом. Кто-то — мужчина — начал что-то кричать. Но затем она услышала высокий, пронзительный визг во второй раз. Он замолчал на полуслове, и она услышала другой голос, знакомый ей.

"Петра! Петра, все хорошо, милая!" — настойчиво произнес этот голос. "Кто-нибудь, помогите мне убрать с нее этого ублюдка!" — рявкнул голос кому-то другому, и тяжесть, давившая на нее, внезапно исчезла. Она завыла в панике, а затем зарыдала от облегчения, когда Хелике Васдекио обняла ее.

"Все в порядке," — шептала она ей на ухо снова и снова. “Все в порядке. Я держу тебя. Все нормально.”

"Мамочка! Мамочка-Мамочка-Мамочка!”

"Твоя мама ранена, дорогая," — сказала она ей. "Но с ней все будет в порядке, обещаю. А человек, который причинил ей боль, больше никогда никого не обидит. Это я тебе тоже обещаю. Ты мне веришь, Петра?”

Петра отстранилась от него, положив руки на плечи капрала и глядя ей в глаза сквозь завесу собственных слез. В таком положении она оставалась несколько бесконечных ударов сердца. Затем она судорожно кивнула и, рыдая, упала на грудь подруги родителей.

"Все в порядке, Петра," — сказала Хелике Васдекио плачущему ребенку у нее на руках, переступая через тела только что убитых ею мужчин. Пара других эвакуируемых и один из санитаров помогли Кассандре подняться на ноги. Теперь они поддерживали ее, ведя по посадочному туннелю к челноку, и Хелике остановилась у входа.

"Тебе пора идти, дорогая", — сказала она, передавая Петру одному из членов экипажа шаттла. Девочка отчаянно пыталась вцепиться в нее, но она покачала головой и как можно мягче высвободилась из цепких рук.

"Я возьму ее, Хелике” — хрипло произнес голос, и она подняла глаза, узнав его.

"Позаботься о ней для меня, Джон” — сказала она, чувствуя, как горят ее глаза. “Ее отец — мой друг. И он управляет полетами квадранта всей этой станции.”

Сержант Джон Дебнэм встретился с ней взглядом и понимающе кивнул, подхватив на руки маленькую девочку, которая вот-вот потеряет отца.

“Я прослежу за ней," — снова пообещал он, и его усталый голос стал мягче. “Я присмотрю за ней и ее мамой. Даю слово.”

"Спасибо," — сказала Васдекио еще тише, а затем посмотрела на Петру, испуганную и заплаканную, оказавшуюся в объятиях незнакомца.

"А теперь иди с Джоном, Петра," — сказала она. “Он мой хороший друг. Он будет хорошо заботиться о тебе и твоей маме. А ты будь храброй, слышишь? Твоя мама нуждается в тебе, и она будет нуждаться в тебе еще больше в ближайшее время. Так что будь рядом с ней. Ты можешь это сделать? Ты можешь быть храброй ради меня?”

Петра шмыгнула носом, вытерла глаза кулаками и кивнула. Ее губы задрожали, но она сумела выдавить дрожащую улыбку.

"Хорошо!" — сказала Васдекио. “Я знала, что могу на тебя рассчитывать! А теперь иди, потому что мне пора возвращаться к работе.”

КЕВ Ангрим

и

КЕВ Синкуэда

Система Гипатия

"Мне это не нравится, Джейсон. Мне это совсем не нравится," — сказала коммандер Меган Петерсен. “Если они серьезно относятся к чему-то, подобному происходящему на Гипатии, то что они собираются делать в другом месте?" Она покачала головой, ее карие глаза были встревожены. “У меня очень плохое предчувствие насчет того, чем все это закончится.”

В большинстве случаев она никому бы в этом не призналась. И как капитан Королевского корабля, она не могла признаться в этом никому из своей команды. Работа капитана заключалась в том, чтобы излучать уверенность или, по крайней мере, решимость, в которых нуждались ее люди. Это было сделано не для того, чтобы позволить тем же самым людям увидеть внутренние слабости любого человеческого существа. Они знали, что они там, но так же, как правила игры требовали от нее притворяться, что их нет, те же самые правила требовали от ее команды притворяться, что она их одурачила.

Отец пытался предупредить ее, как одиноки командиры, и она ему верила. Она просто не понимала, как глубоко может ранить ее одиночество. Особенно когда мужчина, которого она любила, был так близко… и так далеко.