Дэвид Вебер - Бескомпромиссная Хонор

Как они дошли до этого? Как они дошли до того, что Солнечная Лига была готова открыто нарушить свой собственный Эриданский эдикт? Эдикт, специально разработанный, чтобы предотвратить такого рода зверства? Что требовало от любого военного командира принять все возможные меры предосторожности, чтобы ограничить сопутствующий ущерб и предотвратить любую возможную гибель гражданского населения? За последние восемьсот стандартных лет Лига казнила не одного офицера — военного командира или разбойника; это не имело значения — за нарушение четвертого пункта, и теперь она была готова нарушить его сама.

Это должно произойти. Осознание этого пронзило ее, как льдинка. Лига должна исчезнуть. Недостаточно просто снова договориться с ними о мире. Уже нет. Все, что настолько испорчено, что может предпринять нечто подобное, должно исчезнуть.

"Я поняла, Рольф," — сказала она. “Я буду на мостике через десять минут.”

“Да, мэм, — официально ответил Тирунаву, и она кивнула, затем снова включила связь с Синкуэдой.

"Мы только что получили сообщение от Фантома, и…”

“Я получил сообщение, пока ты разговаривала с Рольфом," — перебил ее Джейсон. “Я им нужен на дублирующем командном посту."

“Понятно." Она смотрела на дисплей долгое, застывшее мгновение, впитывая его изображение, чтобы запечатлеть его в своем сердце. Затем она сделала глубокий вдох.

"Будь осторожен, любимый," — сказала она. "Увидимся позже.”

КФСЛ Трубадур

Система Гипатия

“Как у нас дела, Эллен?" — спросил коммандер Мэдисон Эхолс, ступив на смехотворно просторный мостик КФСЛ Трубадур.

Командир знал, что офицеру с таким незначительным стажем, как у него, повезло вообще получить командование во Флоте Солнечной Лиги. Несмотря на свои огромные размеры, ФСЛ была переполнена офицерами высоких рангов — мягко говоря — и решение не мобилизовать резерв только подчеркивало это. Очень многие офицеры, которым следовало бы командовать эскадрами или, по крайней мере, дивизионами во время любой перестрелки, были вынуждены довольствоваться командованием отдельным кораблем. Если уж на то пошло, некоторые из этих офицеров находились в отставке, что заставило Мэдисона Эхолса горячо благодарить судьбу за то, что он оказался в космосе.

Несмотря на это, а также учитывая человеческую способность безошибочно распознавать, насколько зеленее была трава где-то в другом месте, Эхолс предпочел бы командовать военным кораблем. Однако этому не суждено было сбыться, и поэтому он был назначен на флот, заимствованный у торгового, и получил 7 000 000-тонный Трубадур. Его новый корабль был старым и давно нуждался в капитальном ремонте. Кроме того, он был медлительным, неуправляемым и совершенно безоружным. Однако он принадлежал ему целиком, и это многое компенсировало. Несмотря на это, ему еще предстояло привыкнуть к огромным размерам — и скудному набору приборов — его гражданской командной палубы. Он мог бы играть здесь в баскетбол!

"Капитан Эбшир только что закончила развертывание подвесок, сэр” — ответила лейтенант-коммандер Эллен Риба, старший помощник Трубадура.

Риба сидела в довольно потертом капитанском кресле в центре мостика, она развернулась и отдала честь — что-то вроде того — все еще держа чашку кофе в свободной руке. "Не очень-то похоже на корабельный и флотский стиль", — признал Эхолс, ответив на приветствие кивком головы, но Трубадур производил такой эффект на людей. Кроме того, любой, кто не стал хотя бы капитаном, по Соларианским меркам был довольно зеленым головастиком. Они склонны были придерживаться своего рода позиции “какого черта, мы все здесь вместе”.

"Держу пари, она в восторге от этого," — сказал он, проходя мимо Рибы и усаживаясь в кресло, которое она только что освободила.

Как и он сам, Флоренс Эбшир была простым коммандером, хотя оба они имели право на звание “капитана” как командиры кораблей. Впрочем, он знал ее очень давно и прекрасно представлял себе, как она должна относиться ко всему этому “Флибустьерскому” дерьму. Во всяком случае, он знал, что чувствует он. Термин "Флибустьер" имел все виды гламурных коннотаций, понятие лихачества с дерзостью, чтобы поддержать свое противостояние всей галактике, риск против любого врага. Операция, к которой он был приложен, была далеко не блестящей, и они, конечно же, не собирались рисковать, выполняя ее.

Он понимал логику происходящего, и его симпатия к так называемым нейтральным звездным нациям, которые проявили свою враждебность, приняв сторону Манти и их друзей, была ограниченной. Но он также знал, что Флот Солнечной Лиги — его флот — намеренно выбирал жертв специально на основе того, кто мог — или не мог — дать отпор. Что его флот начал систематическую кампанию вандализма, потому что не осмеливался встретиться лицом к лицу со своими врагами в бою. И поэтому всякий раз, когда он думал о "Флибустьере", его охватывал стыд.

И особенно в этом случае, мрачно подумал он, усаживаясь в командирское кресло. Это не враждебный "нейтрал". Это звездная система — все эти люди… бывшие Соларианцами всего две недели назад. Вот чью инфраструктуру мы сейчас взорвем к чертям собачьим… и одному Богу известно, скольких из них, еще находящихся на борту.

Его желудок скрутило судорогой, но он был внимателен с выражением своего лица. В конце концов, он должен был поддерживать достоинство Флота. И он полагал, что, учитывая добавление такого варианта, как Парфянский Выстрел, он не должен быть так уж удивлен расписанием вице-адмирала Хайду.

Надо убирать отсюда свои задницы, пока не появились эти мерзкие Манти. Мы же не хотим встретиться с ними лицом к лицу, не так ли? Так что вместо этого мы убьем несколько сотен тысяч Солариан — извините, бывших Солариан — и уберемся к черту, пока все идет хорошо.

"Я не думаю, что капитан Эбшир была в восторге, нет, сэр” — сказала Риба в ответ на его вопрос. Она покачала головой. “Если уж на то пошло, Сэр, мне, наверное, не следовало бы этого говорить, но я также не рада, что Торговец Март получил это задание. Я знаю, что это должно быть сделано, и я бы не возражала разбить несколько Манти, но это…”

Она покачала головой, и Эхолс одобрительно хмыкнул. Он действительно не должен был позволять ей делать такие замечаниями, находясь на службе, но было бы лицемерием наказывать ее, когда все, что она сделала, это сказала вслух те самые вещи, о которых он думал. Произнесенные слова, вероятно, были более вредны для дисциплины, чем личные мысли, но ни то, ни другое не было чем-то таким, над чем бы посмеялись Устав и Флот.

“Что-нибудь с флагмана?" — спросил он вместо этого, и Риба снова покачала головой.