Джеймс Кори - Гнев Тиамат

– Привет, – начала она.

– Наоми одобрила твою идею?

– Так далеко не пошла. Скорее, она считает, что эта плохая идея в самый раз по нынешней ситуации.

Алекс выдавил улыбку. Он был так меланхоличен, что она почти устыдилась своего радостного предвкушения.

– Если захочешь отойти в сторону, никто не станет думать о тебе хуже. Кит тебе сын. Ты часть его жизни, а это… если выберешь его, я пойму.

– Ты не весь план выложила. Что будет после доставки заряда?

– Мы никогда такого не делали. Думаю, что перед этим взрывом ядерный будет вроде хлопушки, а больше не знаю, что сказать. Но «Предштормовой» – крепкий корабль. Даже если его достанет обломками, может и выдержать. Возможно.

– Но челнок тебе придется куда-то отвести, – сказал Алекс. – Возьми меня. Я придумаю, чем прикрыться.

– Ты мне нужен на «Предштормовом». Чтобы вывести «Бурю» туда, куда надо и когда надо. Для этого нужен классный пилот. Ты. Мы с Рини будем в силовых скафандрах. Даже если челнок разнесет в клочья, наша защита окажется надежнее. А ты успеешь нас подобрать.

Алекс мялся. Она видела, как он подыскивает возражения, – так пожилые супруги видят, когда мужу или жене надо передать соль.

– Мне тоже не нравится, что мы будем врозь, – сказала Бобби. – Но так надо.

– Да, капитан. Ладно. – Он вздохнул и, к ее удивлению, вдруг ухмыльнулся. – Чертово родео выйдет.

– Они даже не узнают, что их убило, – сказала Бобби. – Жаль только, что Трехо не будет на корабле, когда мы превратим его в горячую быстро движущуюся пыль.

– До него еще доберемся, – пообещал Алекс. – Пойду прилежно заниматься диагностикой системы, в которой я вполне уверен, дабы внушить себе чувство, будто хоть отчасти контролирую ситуацию.

– Разумно, – одобрила Бобби. – А я останусь ждать, сколько моих людей предпочтет сбежать, чтобы не лезть в это дело.

– Никто не сбежит. За тобой пойдут даже на штурм ада. Мы тебе доверяем. – Помолчав, он поправился: – Я тебе доверяю.

Дверь за ним закрылась, и Бобби опустилась на край койки, как в теплую ванну. Она заснула, еще не закрыв глаз.

Холден сидел на койке спиной к стене. Его бумажный, измазанный засохшей кровью халат смялся. Белок правого глаза был кроваво-красным, и сам глаз заплыл. Щека припухла и потемнела. И еще в его движениях просматривалась осторожность, говорившая о боли во всем теле. Камера была тесной. Вдвое меньше самого маленького шкафа в спальне Терезы. Освещалась она тонкой, как карандаш, полоской наверху стены – такой яркой, что невозможно посмотреть на нее в упор, но оставлявшей большую часть камеры в полумраке, в котором даже читать было бы невозможно.

– Если он назвался твоим другом, значит, это правда, – говорил Холден. – Амос не слишком часто считал нужным лгать.

– Зачем он здесь сидел? – услышала она свой голос, повторяющий вопрос, который ей велели задать.

Холден сглотнул – заметно было, что это далось ему с трудом. Он смотрел на нее с грустью. Нет, не с грустью. С жалостью. Что еще хуже.

– Обо всем этом меня уже спрашивали. Жаль, что и тебя заставили.

Трехо велел ей держаться сценария, но она рискнула добавить кое-что от себя.

– Может, они думали, что вам будет труднее лгать тому, кому вы причинили зло.

– Может быть. Я скажу тебе то же, что говорил им. Я не знал, что он здесь. Я с ним не контактировал. Я не знаю, какое у него было задание, кто его прислал и как долго он здесь пробыл. Если у него была связь с подпольем, я о ней ничего не знаю. И не знаю, зачем ему понадобился ранец с ядерным зарядом, но догадываюсь, что он, хотя бы как запасной вариант, оставил возможность что-нибудь здесь подорвать. Если бы я знал, что он здесь, я бы посоветовал ему этого не делать.

Тереза подняла взгляд к камере. Холден ответил на четыре вопроса прежде, чем она их задала. Она не знала, можно ли теперь пропустить эту часть или надо заставить его повторить все снова.

– Как твой отец? – спросил в паузе Холден. – Нет, мне никто не говорил – я понял, что с ним что-то не так, по общей обстановке. К тому же он не пришел меня допрашивать. Мне казалось, что при сложившихся между нами отношениях должен был прийти.

«С отцом все прекрасно», – подумала она. Но не смогла себя заставить произнести это вслух.

– Не беспокойтесь о нем. Беспокойтесь за себя.

– О, этим я и занимаюсь. Весьма беспокоюсь за нас обоих. За всех нас.

– Что случилось с его телом? – спросила она, пытаясь вернуться к сценарию.

– Твоего папы?

– Тимоти.

– Не знаю.

Она помедлила. Живот у нее стянуло в узел, и в горле стоял ком. Теперь это было обычным делом.

– Он убит. Я видела.

– И мне так сказали. Он был хороший… ну, не то чтобы хороший человек. Но он старался. И был верен как черт. – Холден помолчал. – Он был мне братом. Я его любил.

– Чего добивается подполье?

Холден пожал плечами.

– Полагаю, пытается расчистить под сапогом твоего отца малость свободного места, чтобы хоть чье-то мнение что-то значило. Так делал бы и я на их месте. Продержаться. Только…

Холден встал с койки и заговорил прямо в камеру:

– Нельзя ли вырезать эту часть? Для нее это гнусно и все равно ничего не меняет.

Ответ последовал не сразу, но вскоре магнитный запор двери щелкнул, открываясь. Только вздрогнув от облегчения, Тереза поняла, как ей было страшно наедине с этим человеком. И как она рада, что хоть одна часть испытания позади.

– Они бы не позволили мне причинить тебе вред, – сказал Холден. – Даже если бы я захотел. Я не хотел, но даже если бы хотел.

Ее пронзил гнев, непредсказуемый и злобный.

– Вы теперь уже не танцующий медведь, – сказала Тереза.

Холден откинулся к стене, оперся на нее. Улыбнулся, и стало видно, что у него недостает глазного зуба.

– Зато приятно, что тебя принимают всерьез.

Дверь открылась, вошли два охранника и полковник Илич. Плитка пола скрипнула под их сапогами. Охранники держали руки на дубинках, но не вытаскивали их из петель на поясе. Пока нет. Илич взял Терезу за плечо и повернул к двери. «Если он назвался твоим другом, это правда». Она хотела бы поверить, но у нее не получалось.

– Все хорошо, – заговорил Илич, когда дверь камеры закрылась за ними. – Ты хорошо справилась.

Магнитные замки снова клацнули. Заперли Холдена. Ей стало немного спокойнее. Проходя по коридору, они миновали еще полдюжины таких же дверей. Если за ними были люди, Тереза не знала ни кто они, ни почему там оказались. Каждый день открывал ей теперь много-много нового.

С той дурной ночи Тереза сама чувствовала себя почти пленницей. Трехо вытянул из нее все, что ей было известно о Тимоти: как познакомились, что он говорил, что она ему говорила, как он ладил с ремонтными дронами, почему она никому о нем не рассказывала. Через несколько часов допроса Илич попытался вмешаться, но Трехо продолжал, пока она не расплакалась, и еще долго после того.