Джеймс Кори - Гнев Тиамат

Наоми продела руку в скобу для ступней, закрепилась. Повернулась к нему, и на этот раз Алекс встретил ее взгляд.

– Черт знает, что за женщина была, – сказала Наоми. – Нам с ней повезло.

– Я на обратном пути знаешь о чем все думал? «Как мне сказать Киту, что тети Бобби больше нет».

– И как ты сказал?

– Пока никак. Пока болтались в системе Сол, сил не было. А теперь… Все равно не знаю, сумею ли. Мне ее не хватает. Мне их всех не хватает, но я видел ее смерть и… черт.

– Знаю, – сказала Наоми. – Я много о ней думала. Я ведь одобрила ее план.

– Ох, Наоми. Не то. Ты не виновата.

– И это знаю. Не всегда чувствую, но знаю. И, странное дело, представляешь, как я себя успокаиваю? Вспоминаю, как еще она могла умереть. От онкоцид-резистентного рака. При отказе магнитной ловушки. Просто дряхлеть, пока не перестанут действовать средства против старения.

– Жуть, – заметил Алекс. И, помолчав, добавил: – Но, да, я понимаю, о чем ты.

– Она была Бобби. Она знала, что никто не живет вечно. И, предложи ей выбрать свою смерть, ручаюсь, эта оказалась бы в первой пятерке.

Помолчав несколько секунд, Алекс шмыгнул носом.

– Я по ней тоскую каждую минуту каждого дня, но, черт побери, это было охрененно правильно.

– Вступить в рукопашную с кораблем, которого не одолели Земля, Марс и Союз перевозчиков, – и победить?

– Да. Если уж умирать, такой способ, пожалуй, лучше многих других. А все же… жаль, что мы не вечны.

– Да, смертность – это обидно, – согласилась Наоми.

– А ты бы как хотела?

– Не знаю. Я не об этом думаю, – ответила она, удивляясь, что точно знает, что для нее важно в образе своей смерти. – Как уходить, мне все равно. Просто до того я хотела бы кое-что успеть.

– Например?

– Хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Хочу, чтобы кончилась война и установился настоящий мир. Такой, в котором люди друг на друга злятся, даже ненавидят, но никто из-за этого не умирает. И хватит с меня.

– Да, – сказал Алекс, – этого хватит. Я часто думаю об Амосе. Ты как полагаешь?..

Это было похоже на огромный беззвучный хлопок – взрыв без взрыва, – и Наоми упала. То есть упала бы, если бы еще оставалось направление падения. Все окрасилось в электрическое бесцветье слишком сильно зажмуренных в темноте глаз. Пустота вокруг гудела, наступала. Где-то рядом кто-то кричал. Может быть, Алекс. Или она сама.

Яркая пустота, в которую она падала – падала разом во все стороны, – сформировалась внутри света, острого и переменчивого, как аура мигрени. Наоми ощущала, что в ней чего-то недостает, и не знала чего. Это напугало ее больше, чем внезапность и странность перехода. Чувство отсутствия без предмета, потеря без потерянного. Она попробовала закрыть глаза – ничего не изменилось. Она пыталась протянуть руку, но протягивать было нечего. И некуда. Она не знала, только что провалилась в свет или падает уже много часов.

Она ощутила, что скатывается еще куда-то. Похоже на сон, но не сон, и она инстинктивно воспротивилась. Глубокий страх облек ее, и она ухватилась за него, как за спасение.

А потом, так же без предупреждения, все кончилось. Она была в рубке «Росинанта», парила над своим амортизатором. За ее спиной давился воздухом Алекс. Она поймала скобу, закрепилась. Тело словно выкрутили как тряпку, выжали досуха. Как будто много дней не спала и усталость пропитала каждую мышцу.

– Был… – Она не узнала своего голоса. Сглотнула и начала заново: – Был провал во времени?

Пальцы Алекса мягко простучали по панели управления. Наоми закрыла глаза, несказанно благодарная за тьму под веками. Волна тошноты нахлынула и отступила.

– Был, – сказал Алекс. – Мы потеряли… почти двадцать минут.

Наоми оттолкнулась, рассчитав путь к своему амортизатору не столько умом, сколько инстинктом. С превеликим облегчением пристегнулась. Алекс был серым, словно увидел что-то ужасное.

– Это было… не так, как в прошлые разы, – сказал он. – Иначе.

– Да, – согласилась Наоми.

Алекс проверял состояние «Росинанта» – кажется, он находил утешение в этом занятии. У Наоми по телу бегали иголочки, звон ущемленных нервов, но ощущение не было локализовано в теле. Казалось, медленно возвращается разум. Очень неприятное чувство.

– Хренов Дуарте, – сказала она. – Хренова Лакония с ее хреновыми экспериментами!

– Как ты думаешь, что они натворили на этот раз?

У Элви снова загудел ручной терминал. Ей давно следовало идти, а она никак не могла собраться. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, поэтому Элви тоже села на пол рядом с ней. Перспектива вставания не радовала больную спину.

– То есть, – сказала она, – изменилось не сознание?

Мгновенье жуткой неподвижности, сбивающей паузы, без которой, кажется, ни разу не обходилось, а потом Кара покачала головой.

– То есть трудно точно сказать, что это такое было, но я не чувствовала в себе никаких перемен. Кроме библиотеки, понимаете?

«Библиотекой» Кара и Александр – домашнее имя Ксан – называли информацию, которую носили в себе со времени их воссоздания дронами. Как они объясняли, они теперь знали то, чего никогда не слышали и не учили. Иногда это была просто информация, например точные сведения о местных условиях. Иногда она оказывалась непостижимой, вроде того факта, что сущности на уровне субстрата затрудняют рефракцию богатого света. Самый любопытный пример, потому что Кара понимала, что в этом контексте означает «субстрат» и «рефракция» и какова природа «богатого света», но само знание ни с чем не связывалось. Его не удавалось вписать в общий контекст, где фигурировали еда, деревья, вода… Какие-либо человеческие понятия. Элви это представлялось как встреча с морской черепахой, которая полностью понимает теорему неполноты Геделя, но в ее черепашьем мире ее не к чему применить.

Такие артефакты сознания в основном и привели Кортасара к выводу, что Кара и Ксан – уже не те дети, которыми были до «ремонта», а создания технологии чужаков, установленной в человеческих трупах. Вопрос был глубокий, и Элви все еще билась над ним. Детей явно перестроили. Это доказывал сам факт того, что они не взрослели и не развивались. Чернота глаз, серая кожа прямиком отправляли их в ту долину ужасов, от которой все еще шарахалось подсознание Элви.

Но случалось, когда никто за ними не наблюдал, Ксан опускал голову на колени Каре, позволяя ей ерошить себе волосы. Эта общая привычка приматов со времен плейстоцена лежала глубже и опознавалась легче, чем принадлежность к человеческому роду. Или Кара вдруг отвечала на какой-то вопрос Элви шуткой и застенчиво улыбалась, если ей удавалось рассмешить собеседницу. Иногда Элви не сомневалась, что видит непостижимые создания техники чужаков. Иногда ей делалось ясно, что Кортасар отказался видеть в них людей, чтобы можно было посадить детей в клетку и подвергать опытам. Элви не могла решить, привязалась она к ним или до дури их боится. Проходят ли они тест Тьюринга – или она его завалила.