Екатерина Лесина - Оплот добродетели

Счастье какое.

И двойное, что эти нейтрализаторы захватили с собой. Лежать было жестко, и Данияр заерзал.

— А что с этой… дурой? — Заххара добавила еще несколько слов, смутивших Данияра. А ведь приличная женщина, в гареме жила, где только понахваталась?

— Ничего, — голос Эрры раздался сбоку. Данияр даже представил себе, как она вытянулась на подушках, подложив под щеку смуглые ладони. — Дура она и есть… подружка посоветовала. Сказала, что там содержится афродизиаки…

— А подружка?

— Подружка купила коробку конфет на планете. И та была запакована.

Интересно выходит.

Предположение, что коробка была отравлена еще в магазине, Данияр отбросил сходу. Все же «Поцелуй одару» — вещь весьма специфическая, и получить его непросто.

Серый лишайник, основной ингредиент, растет лишь в одном месте на Ах-айора.

Нет, травили конфеты уже здесь.

— Шелли в общем чате спрашивала совета. Ей хотелось удержать внимание и стать законной женой.

— Зачем? — удивилась Заххара.

— Чтобы потом развестись и получить миллион. Или два.

— Дура.

— Что я и говорила… в том чате много таких, — в голосе Эрры прозвучало презрение. — И кто посоветовал особые конфеты, она не помнит. Она собиралась закончить вечер в постели и забеременеть.

Опасная дура. Именно глубиной своей дурости.

— Ей не выгодно было тебя травить. Но поскольку знакомства своего девица не скрывала, как не делала особого секрета из планов…

…а угощение держала в сумочке, которую имела дурную привычку забывать везде, отравить конфеты было несложно.

— Не переживай, — Некко погладила Данияра. — Мы больше ее к тебе не подпустим.

— Точно, — поддержала ее Эрра. — Не хватало нам тут… звезды гарема.

И Данияр закрыл глаза. Ночь предстояла долгой и не особой приятной. Тело скрутила мелкая судорога, пошел пот, а в голове билась одна-единственная мысль: если сбежать, то… всем станет легче.

Данияру особенно.

Верно, треклятое кресло продолжало качать в кровь лекарства, иначе откуда взялось эта, совершенно несвойственная Тойтеку, апатия?

Он сидел.

И кажется, утопал во мхах. И осознавал себя, как осознавал все, до чего дошел прежде, но это осознание не порождало никаких желаний. Разве что одно — закрыть глаза и спать. Несколько раз Тойтек определенно задремывал, ибо, когда открывал глаза, обнаруживал, что обстановка менялась. Потом он снова закрывал, и она снова менялась.

Каюта.

Спальня.

И снова каюта. Массажный стол, в который его практически вдавливают, делая это с немалой силой. Но сила проходит сквозь вялое тело, и только стол потрескивает. Сон.

Ресторан.

Ужасная женщина, чье лицо покрывает толстый слой пудры. И все прочее — глаза, губы, даже нос кажутся нарисованными на этом лице.

— Что-то он у вас совсем дохлый, — говорит она. И губы двигаются медленно, а Тойтек с раздражением понимает, что успокоительного в его крови, кажется, больше, чем самой крови.

Это нехорошо.

Женщина тянет руку и шевелит пальцами, делая «козу».

— Он в своем уме?

Более чем, и докажет, как только найдет способ убедить искин, что не собирается впадать в депрессию, а сильные эмоции вовсе не вредят. По стандартному протоколу всплеск гасился. задачей системы было добиться гормональной и эмоциональной устойчивости субъекта.

Твою ж…

Что-то защелкало, и спокойствие стало просто-таки могильным.

— В своем, — Кахрай отодвинул кресло и, поднявшись, развернул его. — Прошу прощения. Нам пора.

Рыжая посмотрела вслед с каким-то весьма задумчивым видом. Может, вправду решила, что не стоит тратить на Тойтека силы? Что он сам загнется, от излишней заботы?

И уже в каюте кресло крутанули.

А Тойтека выдернули из него за шкирку. Он висел, слегка покачиваясь, способный лишь счастливо улыбаться.

— С тобой точно не все в порядке, — сказал Кахрай, легонько встряхнув его.

— Умг… рх… хр…

— Надеюсь, это не значит, что ты сейчас загнешься.

— Нт.

Чтобы говорить, приходилось преодолевать и апатию, и какое-то отвратительное онемение языка.

— Кр…с…ло, — сумел выдавить из себя Тойтек. — Спк…ш-с…

Благо, сопровождающий у него оказался сообразительным. Легким движением руки он закинул Тойтека на массажный столик и склонился над креслом. Развернул экран инфофона, вывел данные. И уставился на них так, будто что-то и вправду мог понять.

— Надо же… не подумал. Извини.

Крупные пальцы замелькали, внося поправки, которые, кажется, искин принял без особой радости. Несколько раз на экране вспыхивали красные таблички предупреждений, но Кахрай смахивал их.

— Так-то получше. Адреналин пока не дам, а то сердце не выдержит.

Он закончил корректировку программы и, задумчиво оглядев Тойтека, покачал головой. Затем сказал:

— Разговор есть. Приватный…

Если бы Тойтек мог, он бы кивнул. И огляделся, убеждаясь, что в каюте нет никого, кроме него и Кахрая. Но тот сам прошелся, остановился перед диванчиком и приподнял его. Правда, по мнению Тойтека диванчик выглядел тесноватым, не всякий шпион в такой втиснется, но, возможно, его представления о шпионаже были далеки от действительности.

В гардеробную Кахрай заглянул.

И в ванную комнату.

И под стол.

Прощупал одежду и свою, и Тойтека, потом вовсе стянул, что вызвало легкое возмущение, которое, к счастью, некому было гасить: кресло так и стояло в углу, укоризненно покачиваясь на силовой подушке. И только мхи шевелились, будто собирались выбраться и отправиться на поиски сбежавшего пациента. Почему-то подобная перспектива не казалась Тойтеку столь уж невероятной.

Он даже поежился.

Мысленно.

— Сидеть сможешь? — Кахрай усадил его на диванчик и подпер с обеих сторон подушками. Хотя следовало признать, что за прошедшие дни мышцы уже более-менее окрепли и, если у Тойтека еще не получалось полностью держать спину прямой, он хотя бы не заваливался на бок. То есть, не слишком заваливался.

Но да, с подушками как-то удобнее.

Только вот снова на сон тянет.

Тойтек проморгался.

— Когда я вернулся, ты спал. Я не стал тебя будить, — сам Кахрай не стал присаживаться. Он ходил по каюте, которая, пусть и люксовая, а все же была тесновата для человека подобных габаритов. — Потом… как-то вот не до того… в общем, кое-что я нашел.

Что?

Тойтек даже губами пошевелил.

Надо будет попробовать логопедическую зарядку, ту самую, которой мучила его матушка, решив, что в три года Тойтек должен разговаривать более внятно. А лучше читать стихи.

С выражением.

Ведь сын заклятой матушкиной подруги читал. И пусть ему было шесть, но ведь Тойтек гений. Обязан быть гением, мучиться приступами меланхолии и четыре раза в день вытягивать губы трубочкой, просовывая между зубами кончик языка.