Сергей Синякин - Марсианская роза [сборник]

— А ведь вы, Валентин Мокеевич, не из облоно, — вдруг сказала Вера Петровна. — Вы сюда не тетрадки приехали проверять.

Большого открытия она, конечно, не сделала, чтобы прийти к таким выводам, особой сообразительности не требовалось, особенно после того, как я ночью весь в масляных пятнах пришел, но все равно мне стало немного неприятно. Словно в чужой одежде на улицу вышел, а меня в ней хозяева застукали.

— Вы из милиции? — спросила Вера Петровна.

— Ну, почему из милиции? — пробормотал я, делая вид, что чай для меня слишком горяч.

— Видела я вашу рубашечку, — сказала женщина. — Знаю, где вы в ней лазили, в школе так не перепачкаешься. Вы ведь не бочки с подсолнечным маслом грузили?

Проницательная женщина!

Бочек, тем более с растительным маслом, я в этот день и в глаза не видел.

Утром я направился в школу.

Директор Никон сидел за столом, подперев рыжую бородку рукой, и вид у него был несчастный-разнесчастный, словно от него жена ушла или ему только что об увольнении сообщили.

— А я вас вчера искал, — вместо приветствия сообщил он. — А сегодня вас наш милицейский начальник спрашивал Иван Ступаков. Похоже, вы у нас в городе популярный человек.

— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич, — сказал я. — Что-нибудь случилось?

— Эти ваши разноцветные камешки и в самом деле видели, — директор подергал бородку. — И знаете у кого? У сына директора банно-прачечного комбината Лошакова. Мальчишке двенадцать лет, но растет шпана шпаной, не удивлюсь, если в ближайшем будущем он станет постоянным клиентом нашей милиции.

— А как же воспитание? — спросил я. — Влияние школы?

— Какое там влияние, — устало сказал директор. — На них улица больше влияет. А мы им грубого слова не можем сказать, хотя лично я думаю, что их пороть надо. Прав был Корней Иванович Чуковский — телесные наказания в школе способствуют становлению человека и воспитанию в нем нравственности и морали.

Подобных высказываний за классиком детской литературы я не слышал, но спорить с директором не стал. Раз говорит, значит, знает.

— У него их видели вчера, — сообщил директор. — Мальчишки даже играли в них, если то, что происходит, можно назвать игрой.

— Игрой это назвать трудно, — признался я. — Если это и игра, то игра человеческого воображения. Но камни у пацанов надо быстрее реквизировать. Такие игры влияют на человека не в лучшую сторону.

Директор некоторое время смотрел на меня, словно прикидывал, доверить мне тайну или не стоит, потом открыл ящик стола и достал из нее нечто напоминающее четки, но состоящее из множества переливающихся всеми цветами радуги камешков. На них хотелось смотреть не моргая, блеск их завораживал. Я протянул руку, коснулся камней. На ощупь они были холодными, но в них горел огонь.

— Разумеется, вы с мальчишкой побеседовали?

— Конечно, — сказал директор. — С мягкой твердостью я пытался внушить ему, что воровать нехорошо. Особенно у марсиан.

— И что он вам ответил? — я все еще не мог отвести взгляда от камней.

— Он сказал, что его отец не марсианин.

— Вы хотите сказать, что он спер это у своего отца?

— Я ничего не хочу сказать, — мягко поправил Никон. — Я просто повторил слова мальчишки. Знаете, Валентин Мокееевич, мне было бы очень неприятно узнать, что к исчезновению марсиан имеет отношение Геннадий Федорович Лошаков. Мы с ним дружим с детства, сами понимаете, но это обстоятельство я никак не мог от вас утаить. Об этих самых энапах я знал еще вчера, когда вы только спросили меня про мальчишек. Каюсь, сразу не решился сказать вам. Надеялся, что энапы появились у Вени другим путем. Но… — он вздохнул и предупредительно поднял руки. — Я ведь понимаю, что вы приехали не просто так. Я понимаю, чем нам всем грозит убийство или похищение марсиан. Поэтому я решил выложить все, как есть.

— И правильно сделали, — успокоил я Никона. — Вы просто не знаете, что такое марсианская зачистка. Взрослых мужчин в лагерь, женщин — в другой лагерь, детей — в детские дома. Все кто этому пытается сопротивляться… Я думаю, действие тепловых генераторов вы видели.

— Видел, — сказал директор школы сухо. — Довелось. Страшная штука.

— Мне бы хотелось побеседовать с этим мальчиком, — сказал я. — Его зовут Веней?

— Он в соседнем классе сидит, — кивнул директор. — Я так и подумал, что вы с ним сами побеседовать захотите. Яс ним с утра поговорил, родителей он еще не видел, так что сказать никому ничего не мог.

Пацан был щупленький, но нахальный и ершистый. Смотрел на меня настороженно, словно вороненок, случайно выпавший из гнезда. Именно такое он впечатление производил — нахальный и напуганный вороненок, который обнаружил, что к нему подбирается кошка, а родителей, как на грех, поблизости нет. Он сидел за крайним от окна столом, разглядывая меня круглыми глазами. Он ожидал неприятностей.

— Здравствуй, Вениамин, — сказал я, садясь за учительский стол. — А меня зовут Валентином Мокеевичем.

Он промолчал, продолжая внимательно и настороженно разглядывать меня.

— Нехорошо, нехорошо, молодой человек. Разве тебе не объясняли, что воровать нельзя?

— Я не воровал, — тихо сказал он.

— А это? — я бросил на стол переливающуюся всеми цветами радуги цепочку камней.

Глаза мальчишки жадно вспыхнули. Похоже, парень уже хорошо знал, что это такое, и умел энапом пользоваться.

— Где ты это взял? У марсиан?

— У каких марсиан? — парень посмотрел на меня. — У отца в ящике для инструментов нашел. Я даже не знал, что это марсианская штуковина, думал сначала, так, бусы стеклянные.

— Точно? Не врешь? — надавил я.

— Отца спросите! — мальчишка судорожно вздохнул. — Как я мог у марсиан взять, если они к себе никого, даже тех, кто на комбинате раньше работал, не пускали? — привел он, как ему казалось, веский довод.

«Вот именно, — подумал я. — Никого они к себе не пускали. Откуда же тогда энап взялся у твоего отца?»

— Ты когда его нашел? Ну, у отца в ящике?

Воодушевленный тем, что ему верят, мальчишка задумался. Он даже губами шевелил, словно это в чем-то могло ему помочь.

— Двадцать четвертого, наверное, — наконец сказал он.

Совпадало. Марсиане по всем прикидкам исчезли двадцать второго. Или двадцать третьего. Тогда впервые заметили, что треножники длительное время остаются неподвижными и на них садятся птицы. Этого марсиане никогда не позволяли, тепловым лучом превращая птиц в пепел. Когда же Геннадий Федорович Лошаков принес в дом марсианскую игрушку — в ночь исчезновения гарнизона или на следующий день? Это надо было смелость иметь — зайти туда, куда тебя не пускают. Или он знал, что бояться уже нечего? Тогда получалось, что появился след. Тоненький, неверный, но след.