Сергей Синякин - Марсианская роза [сборник]

— Могли бы поторопиться, — без тени злорадства, но с видимым превосходством отозвался Биггс. — Если бы не костер, мне пришлось бы туго.

— Костер? — удивился капитан. — Ты нашел дерево для костра?

— Похоже, капитан, он нашел главную марсианскую библиотеку, — хмуро сказал Мервин, идущий за ними вслед. — Всю ночь он жег древние марсианские рукописи.

— Плевать, — равнодушно сказал Биггс. — Тебе бы, конечно, хотелось, чтобы я здесь околел от холода. Между прочим, прилетал красный дракон. Костер его отпугнул.

Острое лицо его сморщилось, и он неприязненно посмотрел на Мервина.

— Ты что-то имеешь против? — с вызовом спросил он.

— Хватит, — оборвал их капитан. — Достаточно ссор. С нас хватит Спендера. Нельзя допустить, чтобы мы здесь все передрались. На Марсе уже и без того достаточно наших могил.

— Плевать я хотел на этих марсиан, — сказал Биггс. — Подумаешь, искусство. Найдутся другие книги, а вот другого Биггса найти будет намного трудней. Своя жизнь дороже чужой мудрости.

Он шагнул на выход.

Капитан Уайлдер смотрел в прямую спину своего подчиненного.

— Вы повторили поступок завоевателей прошлого, Биггс, — сказал он. — Все завоеватели всегда сжигали библиотеки завоеванных народов.

— И правильно делали, — не оборачиваясь, сказал Биггс. — История всегда пишется победителями. Побежденные же обречены на забвение. Мы — победители, капитан. Сначала мы победили пространство, теперь мы обязательно покорим Марс.

Он шел задрав подбородок — жалкий в своей глупой гордости победитель. Капитан Уайлдер не мог с ним спорить, дело капитана поддерживать мир и согласие среди членов команды. Биггс уже ушел далеко вперед, а потому не видел, как капитан брезгливо сморщился и сочно плюнул ему вслед.

Он долго привыкал выть на луны.

Обычно он это делал с тоски, но здесь долго недоумевал. Лун на небе было две. Очень часто они появлялись над красными курящимися песками одновременно, и он озадаченно смотрел, растерянно прикидывая, на какую из них надо выть.

Он был вольным псом, не привязанным к дому, поэтому часто убегал в пески, оставив людей с их заботами, привязчивых и надоедливых детей, неприветливых стариков и опасных непредвиденностью своих поступков пьяных. Ему было скучно сидеть в поселении, и пес убегал в пустыню, где среди прилизанных ветром барханов можно было увидеть, как стремительно несутся к горизонту под разноцветными парусами горделивые песчаные корабли, где стоят над барханами, вытянув свои морщинистые шипастые шеи, молчаливые семилапки, где кружит разбойником такой же вольный ветер, принося незнакомые и манящие запахи, от которых нервно трепетали ноздри, и хотелось бежать неведомо куда и неведомо зачем, в восторге валяться в рыжем песке, над которым бежали неяркие, почти незаметные всполохи бледной Авроры.

Привезенный с Земли пес быстро освоился на Марсе, научился охотиться на семилапок, хрипло лаять в разреженном воздухе на незнакомых людей, привык бегать по холодным пескам, не обжигая подушечек лап ледяными кристаллами, таящимися среди песчинок. Он бегал наперегонки с колючими шарами бориветра и возвращался в поселок усталый и довольный доставшейся свободой, которую может оценить только вольный пес.

Однажды хозяева взяли его в марсианский город. В городе псу не понравилось, он был каким-то стерильным, холодным как льдина, и сам был похож на льдину своими лунно-белыми домами, башенками и ажурными мостами, встающими над каналами, в которых текла холодная и не пахнущая едой вода. Странные существа, встречавшиеся им в городе, тоже не понравилось псу — от них странно пахло, совсем не по-человечески, так могли пахнуть людские тени. Пес долго смотрел, как один из марсиан выдыхает в воздух непонятное видение, в котором изящество линий мешалось с грубой прямотой откровенности. Не выдержав, пес залаял, он хорошо знал, что все непонятное всегда грозит неприятностями. Самая страшная опасность — неведомая.

Больше его люди в чужой город не брали, но это не слишком обижало пса. Его освободили еще от одной не слишком приятной обязанности, дав взамен ничем не ограниченную свободу. Что могло быть слаще для пса?

Поэтому суматоху, начавшуюся однажды среди людей, он воспринял с равнодушием. Что ему было до людских забот? Где-то опять случилась война, но она не пугала пса. Что войне было до него, что ему было до этой войны, которую люди придумали, чтобы получить возможность охотиться друг на друга?

Люди собирались и спорили, люди были мрачны, и псу стало скучно среди них. Он подумал немного и вновь убежал в пески. Вечером, поужинав добытой среди песков семилапкой, пес лениво лежал на холодном песке, прикрыв мохнатым хвостом мерзнущий нос, и смотрел на поселок, где оставались люди. Нет, пес их не понимал, как не может понять солдата охотник, как не понимает городского жителя обитатель лесов, как не понимают друг друга мужчина и женщина, которые живут бок о бок тысячи и тысячи лет.

Ближе к полуночи он увидел огненные свечи, встающие там, где находилось поселение. Люди это называли ракетами, на них они прибыли на Марс в поисках лучшей жизни. Пес встревожился. Он вспомнил, что в поселении остался хозяин. А это могли прилететь люди, которые решили поохотиться на себе подобных, поэтому хозяину грозила опасность. Было так сладко лежать под накренившимся, словно морская волна, барханом, спрятав нос в тепло, но закон, живший в крови, заставил пса подняться на крепкие лапы и побежать к поселку. Хозяину грозила опасность! Хозяину грозила опасность! Мысль эта пульсировала в крови пса, заставляя его ускорять и ускорять бег. Разреженный воздух с хрипом врывался в его легкие, лапы кровоточили, ведь сейчас было не до осторожности. Как-то неожиданно обнаружилось, что любовь к хозяину просто дремала в крови пса, хотя он никогда не испытывал к человеку нежности, заставлявшей сунуть морду ему под мышку или просто завилять хвостом, чтобы выразить свою любовь.

Изнемогая от усталости, он добежал до поселка и увидел поселок темным и опустевшим. Двери круглых куполов были закрыты, в воздухе пахло поспешностью, человеческим горем и слезами. Пес долго кружил среди куполов, пока не сообразил, что все понял неправильно. Когда ракеты прилетают с людьми, они спускаются, эти же устремлялись вверх. Он поднял морду и увидел удаляющиеся огоньки.

С этого дня он жил в одиночестве. Казалось бы, что в том особенного? Он и сам всегда стремился к одиночеству. Разве не в поисках одиночества он убегал в красную пустыню? Разве не из-за одиночества он уходил далеко-далеко, на расстояние бега до самого рассвета?

Оказалось, что нет. Легко стремиться к одиночеству и бегать по пескам, глазея на марсианские парусные корабли, зная, что по возвращении тебя ждет молчаливый и неразговорчивый хозяин, подобравший тебя еще щенком. Легко играть в самостоятельность, если есть дом, где тебе всегда нальют в миску похлебки или бросят специально припасенную аппетитную кость, которую можно глодать не спеша до самого заката, когда в пустыне загораются синие огни и звезды молочной рекой, в которую впадают многочисленные крутящиеся притоки, разливаются на небесах.