Александр Лепехин - Тропа до звезд

У дяди Анджея был любовник — и многочисленные друзья. Ни разу ни один из них не допустил в сторону Саймона каких-либо сальностей или намеков. Ни разу не упомянул о том, что молодой человек мог бы пересмотреть свои взгляды на половую жизнь. Самому будущему курсанту стукнуло на тот момент лет пятнадцать, и вкусы его, как ему тогда казалось, уже вполне сформировались. Казалось, конечно, ошибочно, но общая тенденция светила ясно: в будущем Саймон вполне мог стать новым «племенным жеребцом» Семьи. Когда подобные безрадостные мысли накатывали на подростка, дядя Анджей молча вручал ему гарпун — и они плыли куда-нибудь за риф, ловить массивных тунцов и проворных марлинов.

Именно на марлина походил собой корабль при взгляде со стороны. В момент перехода лоцман всегда как бы покидал свое тело и видел происходящее в комплексе. У каждого это происходило по-своему, но в одном сходились все: ты словно удерживал здоровенную, неудобную тушу из металла и керамокомпозитов на руках. А вокруг шуршал, пульсировал и переливался огнями древний космос. Жутко — и монументально, до судорог в душе прекрасно. Жалко только, что художников среди лоцманов практически не было. Не поощрялось.

Из субъективно бесконечного транса вырвало прорывающееся в голосе капитана раздражение. К слову, вполне понятное.

— Мы на границе экзосферы Нового Эдинбурга. Лоцман, вы нас в термопаузу воткнуть хотите?

Саймон открыл глаза. Не самое необходимое действие: смарт, замкнутый на корабельную сеть, уже начал транслировать картинку, снабженную векторами, коридорами, пиктограммами и пояснениями. Мда, увлекся малость.

Среди лоцманов считалось эдаким шиком «притереть» судно вплотную к атмосферному пределу для межзвездных кораблей. Те, естественно, никогда не шли на посадку, ревя двигателями и мужественно преодолевая встречные потоки бушующей на обшивке плазмы. Подобные выдумки стоило оставить на совести режиссеров тридео . Во-первых, гравитационные зеркала работали бесшумно. В том числе и на взлетно-посадочных модулях, которые по старинке называли «лихтерами». А во-вторых, конструкция межсистемного носителя не предусматривала маневров в атмосфере. Максимум — приблизиться к точке оптимальной дистанции высадки. И не впилиться при этом в соседей по орбите.

Впрочем, Саймону лоцманские понты были до фотосферы . Просто он, несмотря на всю свою показную небрежность, грешил некоторым перфекционизмом. И в данный момент морщился от совершенной ошибки.

— А вы куда смотрите? — огрызнулся он, не желая признавать промашку. — Ваш корабль, вы и командуйте.

Капитан снова сдвинул нейромаску и уставился на хама. «Вот же, — подумалось Саймону, — здоровый, крепкий сорокалетний мужик, наверняка уже не меньше полусотни тысяч налета. А приходится терпеть эдакого молокососа с гонором. Меня, то есть». Он дернул уголком рта и попытался сформулировать извинения так, чтобы не звучало обидно ни для кого из присутствующих, но тут на мостике моргнул свет.

А вслед за этим пришло непонятное. Пугающее. Чуждое.

Сколько Саймон себя помнил, он всегда ощущал мир вокруг. Не только зрение, слух, обоняние и осязание — постоянно было что-тоеще . «Нюх на массу», — как шутили курсанты. «Барионное видение», — как предполагали некоторые ученые. Это что-то и отличало «ходоков до звезд» от простых «пешеходов» — как иронизировали в лоцманской среде. Юмор, естественно, был злой.

Саймон никогда не терялся в невесомости. Он всегда мог сказать, с какой стороны находится гравитационный колодец. Он мог почувствовать приближение корабля на встречном курсе. На поверхности планеты эти чувства оказывались спутаны, приглушены — масса геоида, строения, люди, машины. Впрочем, определить, что за углом кто-то стоит и ждет, труда никогда не составляло. Это отменяло любые сюрпризы — как приятные, так и не очень.

И вот теперь все это пропало.

Лоцман висел в силовом поле, в пределах загона , и от удивления не мог произнести ни слова. Зато слова нашлись у первого пилота, который вышел на капитанский канал из своего компартмента:

— Что за ерунда? У меня коррекция не отрабатывает.

Капитан нахмурился, вернулся в сеть и уточнил:

— Что значит, не отрабатывает? Диагностика движков есть?

Отозвался второй пилот:

— Нет, и у меня тоже. Спросите у машинного, что они там намудрили.

— Принято. А ведь чиф словно чуял засаду… — пробурчал капитан, а затем обратился к Саймону: — Лоцман, перенесите нас на стабильную орбиту.

— Не могу, — сквозь зубы прошипел тот.

Молчание длилось пять секунд. Затем капитан ровным, усталым голосом произнес:

— Я не вполне понял. Повторите?

— Повторяю, — ядовито выплюнул Саймон. — В силу не зависящих от меня причин не могу осуществить перенос судна на безопасное от планеты расстояние. Кэп, — он поежился, обхватил себя руками и уставился куда-то за командирскую консоль, — я космоса не чувствую .

Собеседник еще пару секунд переваривал услышанное. Затем окончательно стянул нейромаску, деактивировал силовые амортизаторы, отстегнул ремни и встал из ложемента.

— Что. За. Хрень, — раздельно произнес он. — Как это, «не чувствую»?

— Ну, вот так, — сощурился Саймон, подплыл к границе загона , опустился на палубу и сделал шаг в сторону. — Словно отрубили от пространства. Такого раньше не случалось.

— Прыжковый синдром? — озабоченно уточнил капитан. Нет, все-таки нормальный он мужик. Не бросился обвинять, не начал паниковать. По лицу видно, что параллельно просчитывает варианты и прикидывает шансы. Саймону до его выдержки оказалось далеко. Он отключил загон и уселся на край постамента, стараясь не выдать дрожь в коленках.

— Другое. Синдром появляется только после перенапряжения. И начинается не сразу. И лоцман все равно чувствует мир — просто он… Устает. Как старик от жизни, — попытался он дать внятное объяснение. Капитан кивнул.

— Ясно, но мне это не поможет, — не возвращаясь к маске, он махнул рукой над консолью. — Пилотажный, порадуете?

— Никак нет, — голос первого был глух и растерян. — С машинным-то что?

Капитан хлопнул себя по лбу и переключился.

— Чиф, у нас тут проблемка…

— Драть нас всех через мезон проблемка! — гаркнуло в ответ. — У меня все, все ходовые генераторы потухли! На аварийке тянем!

Саймон с интересом понаблюдал, как самый главный человек на корабле жует губами.

— Перезапуск?

— Пробовал, — отрезали с той стороны.

— На холодную?

— Пробовал.

— Ну… На горячую ?

— Да пробовал я, коротыш мне в дышло ! — кипело в канале. — Да, без приказа. Но сам понимаешь…

Капитан понимал. Понимал и лоцман: старший механик лично отвечал за любые неполадки в своем хозяйстве. Если что-то шло не так, и можно было решить проблему, не привлекая внимания начальства — восемь из десяти стармехов постарались бы провернуть дело тихой сапой.