Роберт Хайнлайн - Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2 [сборник litres]

На собрании Семейств в 2075 году, том самом, когда был заключен Ковенант, многие заявляли, что мы должны открыться миру, поскольку гражданские свободы восстановлены окончательно и бесповоротно. Большинство тогда с этим не согласилось… вероятно, в силу долгой привычки к скрытности и осторожности. Но возрождение культуры в последующие пятьдесят лет, постоянный рост терпимости и хороших манер, разумная направленность образования, растущее уважение к частной жизни и личному достоинству – все это в итоге убедило нас, что наконец пришло время, когда стало возможным безопасно заявить о себе и занять свое законное место в обществе, став пусть и странным, но тем не менее уважаемым меньшинством.

Для этого имелись неопровержимые доводы. Среди нас все больше становилось тех, кто считал «маскарад» неприемлемым в новом, лучшем обществе. Никому не только не приходилось по душе рвать корни и начинать все сначала каждые несколько лет, но их раздражал сам факт необходимости жить во лжи в обществе, где честность и искренность являлись привычными для большинства. Кроме того, Семейства многому научились благодаря нашим исследованиям в области биологии, что могло бы стать немалым подспорьем для наших несчастных короткоживущих собратьев. Чтобы помочь им, нам требовалась свобода.

Эти и подобные им причины стали предметом для споров. Однако возродившийся обычай идентификации личности сделал «маскарад» практически непригодным. Здравомыслящий и мирный гражданин не против идентификации своей личности при соответствующих обстоятельствах, хотя в любое другое время готов защищать свое право на частную жизнь, – так что возражать мы не осмелились, опасаясь вызвать ненужное любопытство и стать некоей эксцентричной группой, в итоге чего вся цель «маскарада» лишилась бы смысла.

В силу необходимости мы все прошли идентификацию. Ко времени собрания в 2125 году, одиннадцать лет назад, стало крайне сложно подделывать новые документы для все возраставшего числа тех из нас, чей официальный возраст не соответствовал внешности. Мы решили в порядке эксперимента позволить десяти процентам добровольцев рассказать всем, кто они такие, и понаблюдать за последствиями, храня при этом все остальные секреты организации Семейств.

Результат, увы, оказался вовсе не таким, как мы ожидали, – закончил Джастин Фут.

Несколько мгновений все молчали, затем заговорил крепко сложенный мужчина среднего роста. Волосы его слегка отливали сединой – что было необычно среди данной группы, – а лицо выглядело загорелым, словно у астронавта. Мэри Сперлинг сразу его заметила, и ей стало интересно, кто он такой, – ей понравилось живое выражение его лица и отрывистый смех. Но собрания совета Семейств мог посещать любой из членов, так что особо она об этом не задумывалась.

– Ну же, говори, приятель, – сказал он. – В чем суть твоего доклада?

Фут повернулся к председателю:

– Ее должен изложить наш старший психометрист. Я выступил лишь с предварительными замечаниями.

– Чтоб тебя! – воскликнул седой незнакомец. – Приятель, ты что, готов признать, будто тебе нечего сказать, кроме того, что мы и так уже знаем?

– Мои замечания легли в основу… и меня зовут Джастин Фут, а не «приятель».

– Брат, – решительно вмешалась Мэри Сперлинг, – поскольку ты обращаешься к Семействам, не будешь ли ты так любезен назвать свое имя? Прошу меня извинить, но я тебя не узнаю.

– Прошу прощения, сестра. Лазарус Лонг, выступаю от своего имени.

– И все равно не знаю, кто ты, – покачала головой Мэри.

– Еще раз прошу прощения – это «маскарадное» имя, которое я взял во времена Первого Пророка… мне оно понравилось. Мое семейное имя – Смит… Вудро Вильсон Смит.

– Вудро Вильсон Сми… Сколько же тебе лет?

– Гм? Давно не считал. Сто… нет, двести тринадцать лет. Угу, верно, двести тринадцать.

Наступила внезапная тишина. Затем Мэри тихо проговорила:

– Ты слышал, как я спрашивала, есть ли кто-нибудь старше меня?

– Да. Но черт побери, сестра, ты делала все как надо. Я не посещал собраний Семейств сто лет с лишним. Кое-что поменялось.

– С этого момента попрошу тебя продолжать. – Она начала сходить с возвышения.

– Нет-нет! – запротестовал он, но Мэри, не обращая на него внимания, нашла свободное место и села. Оглядевшись, он пожал плечами и наконец сдался. – Ладно, – объявил он, присев на край председательского стола, – продолжим. Кто следующий?

Ральф Шульц из семейства Шульц больше напоминал банкира, чем психометриста. Он не выглядел ни робким, ни рассеянным, а в его бесстрастной речи чувствовалась власть.

– Я входил в состав группы, предложившей положить конец «маскараду». Но я ошибался, полагая, что большинство наших сограждан, получивших современное воспитание и образование, в состоянии оценить любую новость без излишних эмоциональных расстройств. Я предвидел, что найдутся несколько ненормальных, которые нас не полюбят и даже возненавидят; я даже предсказывал, что большинство станут нам завидовать, – любой, кто наслаждается жизнью, с удовольствием жил бы долго. Но никаких серьезных проблем я не предполагал. Современные нравы покончили с межрасовыми трениями – любой, кто все еще питает расовые предрассудки, постыдится высказать их вслух. Я считал, что наше общество настолько толерантно, что мы сможем мирно и открыто жить среди короткоживущих.

Но я ошибался.

Негры ненавидели белых и завидовали им с тех пор, как белый человек стал пользоваться привилегиями, запретными для негров по причине цвета их кожи. Это была вполне здравая нормальная реакция. Когда дискриминация закончилась, проблема разрешилась сама собой и произошла культурная ассимиляция. Подобную же тенденцию проявляют короткоживущие, завидуя долгоживущим. Мы полагали, что ожидаемая реакция не будет иметь общественной значимости для большинства, как только станет ясно, что мы обязаны своей особенностью своим генам и с нашей стороны это не есть ни недостаток, ни достоинство – лишь удачное сочетание генов наших предков.

Но как оказалось, мы всего лишь принимали желаемое за действительное. Оглядываясь назад, легко понять, что надлежащее приложение математического анализа к имеющимся данным дало бы иной ответ, выдвинув на первый план ложную аналогию. Я не выступаю в защиту ошибочного суждения – никакая защита тут невозможна. Наши надежды завели нас в тупик.

На самом же деле случилось следующее: мы показали нашим короткоживущим собратьям величайший дар, какой только способен себе представить человек… а затем сообщили, что дар этот никогда не будет им доступен. В итоге они оказались лицом к лицу с неразрешимой дилеммой. Они отвергли не устраивавшие их факты, отказывались нам верить. Их зависть превратилась в ненависть, и они искренне убеждены, что мы злонамеренно лишаем их того, что принадлежит им по праву.