Светлана Тулина - Рыжая тень [СИ]

У капитана — резкое изменение гормонального фона. Паника. Зачем доктор это делает? Зачем говорит именно это — и именно сейчас? Зачем на последних словах его голос напрягся, незаметно для человека, но не для киборга? Он что — не понимает? У капитана выброс адреналина и агрессивность метнулась за полусотку. У капитана бластер…

— А скажи-ка мне, Веня, сколько весит один такой кусочек сахара?

Голос у капитана тих и вкрадчив, подозрительность под девяносто. Агрессивность семьдесят два. Максуайтерность…

— Ты что, Стасик?! Мы же со школы знакомы!

В голосе доктора — потрясенное возмущение. Искреннее процентов на тридцать пять. Пожалуй, даже на тридцать четыре. А вот ликование и все тот же веселый азарт — под сотку. Оба. Очень похоже на то, что Дэн сканировал во время охоты на лису, тогда, давно, когда стрельба на поражение оказалась просто безобидной игрой, когда капитан еще ничего не знал про киборга и все еще было хорошо…

— А скажи-ка мне, Венечка, как звали девчонку, за которой мы оба ухлестывали в девятом классе?

Тишина. Еще один бульк — и дальше снова тишина. Замершая такая, напряженная. Вряд ли капитан станет стрелять сразу. Можно успеть.

Дэн был уже на ногах и в боевом режиме — и не выскочил в пультогостиную (сам толком не зная зачем, да и что бы он там делал, даже и выскочив) только потому, что там было тихо. Очень тихо. Невозможно вытащить бластер из кобуры, ничем не зашуршав и не скрипнув. Дэн замер у косяка в миллисекундной готовности, а тишина все длилась. И длилась. Долгие несколько секунд.

— Нет, это бред какой-то! — Тишины больше не было: шорох, скрип кресла тяжелый вздох. Но это были уже безопасные шорох и скрип, агрессивность капитана рухнула в зеленую зону так же стремительно, как несколькими мгновениями ранее взлетела почти до максимума. — Если еще и мы друг друга подозревать начнем, впору вконец свихнуться.

В голосе капитана — растерянность и тоска. Остатки агрессивности не гаснут, но они теперь направлены внутрь. И, кажется, Дэн уже понял, что это такое: это когда паршиво и непонятно, и хочется биться головой о переборку. Самому, не по приказу. Странно, нелогично, нерационально и деструктивно. Но — бывает. Дэн знал.

— Вот-вот. — В голосе доктора удовлетворение и прежний веселый азарт. Доктор отлично знает, что делает. Наверное, это тоже такая игра. Опасная. Люди любят опасные игры. Наверное, даже такие люди, как доктор, тоже любят опасные игры, ведь летал же он с Тедом… — Тем более что я убей не помню никакой девчонки. Лучше скажи, сколько банок сгущенки съедает в день наш навигатор?

Дэн перестал дышать.

— Одну… или две… — В голосе капитана растерянность постепенно сменяется подозрением, подозрение нарастает, переходит в уже знакомый веселый азарт. — Точно, две! Я после обеда видел, как он новую открывал!

Игра.

Дэн зажмурился. Сглотнул. Вот оно, значит, что. Для доктора это просто игра. Интересная игра. Можно охотиться на лису. А можно лечить киборга. Это интересно. Но теперь киборг здоров, интерес кончился. Вот почему доктор не выдал Дэна капитану сразу — ему это было не интересно. Ему и теперь это не интересно, просто вот так взять и выдать, ему куда интереснее, чтобы капитан догадался сам. А доктор остался словно бы и ни при чем.

— Ага! А там, между прочим, половина веса — сахар!

Доктор глухо стукнул дверцей шкафчика — очевидно, полез за банкой, чтобы прочесть состав.

Люди, они такие. Им интересно… такое. Может быть, потом, когда капитан окончательно все правильно поймет и начнет действовать, доктору тоже будет… интересно. Люди, они такие. Все. И отрицательная максуайтерность тут, похоже, ничего не меняет. Наверное…

Глотать почему-то было больно.

— Сорок три с половиной процента от четырехсот граммов… две банки… За день получается триста сорок восемь граммов! Даже с избытком!

В голосе доктора — ликование. Уже почти не скрываемое. Надо уходить. Вот теперь точно надо.

— Зато он чай несладкий пьет. Литрами, крепкий. Такой только сгущенкой и заедать.

Что?..

Это как…

— Но две банки в день?! Нет, Стасик, что-то тут нечисто!

В голосе доктора — радость. Чистая и стопроцентная. А капитан…

— Ты же сам его нанял! И сам велел побольше пить и получше питаться! А теперь меня же еще и упрекаешь?! Кстати, а киборги разве болеют? Бронхитом, в частности.

Капитан возмущен. Капитан спорит. Находит веские доводы и аргументы в защиту рыжего навигатора, которого терпеть не может. Сам. Находит. И в голосе убежденность. Хотя еще совсем недавно…

Доктор действительно знал, что делает.

— Иммунитет у них под стать всему остальному. — Доктор смущенным смешком признает, что был неправ. Тон у него примирительный. И только в самой глубине — усталое удовлетворение и уже почти сошедший на нет веселый азарт. — Чтобы простудить киборга, надо как следует постараться…

Нет, это уже не азарт. Доктор не умеет быть агрессивным. Но это очень похоже как раз на нее, на странную агрессивность. Ту самую. Направленную внутрь. Как у пилота с капитаном сегодня утром. Злиться доктор не умеет тоже, а если бы умел — это выглядело бы именно так. Он словно злится сейчас. На себя злится. За то, к чему не имеет ни малейшего отношения. За то, что кто-то когда-то сумел простудить киборга.

А вот теперь становится трудно не только глотать, но и дышать…

По коридору проходит Полина с шоколадкой. Разговор в пультогостиной — теперь уже втроем, о какаомании. Подозрения капитана снова вспыхивают — и снова гаснут. Вспыхивают слабее, а гаснут быстрее. Полина уходит. Разговор продолжается. И снова в голосе капитана агрессия, направленная внутрь, — на этот раз потому, что нельзя, оказывается, заходить в чужие каюты без спроса. Даже если ты капитан. И финальная фраза, словно контрольный выстрел:

— Дэн хотя бы не скрывается…

Дэн сидел у стены. И дышал. Просто дышал. Очень хотелось постучать головой о переборку — самому, без приказа. Сильно так постучать. Удерживало только то, что вряд ли это получилось бы сделать бесшумно…

Дверь закрылась с почти неслышным глухим щелчком. Сенсор мигнул красным.

«Шел бы ты спать, малыш».

«Да. С-спасибо».

«Это выматывает. Сильно. Почему? Я ведь просто слушал. Даже не анализировал… ну, почти. А словно после краш-теста».

«А чего ты хотел, малыш? Быть человеком вообще утомительно, постоянные стрессы. Сильные эмоциональные испытания, знаешь ли, для человеческого организма штука ничуть не менее тяжелая и напряжная, чем физические нагрузки. А самый сильный стресс знаешь какой? Что, правда так и не понял? Мог бы, кстати, и догадаться. Счастье, малыш. Что бровью дергаешь, думаешь — вру? А вот и нетушки! Это тоже стресс, и еще какой! Намного более сильный, чем любой другой, чем то же горе, к примеру. А почему, знаешь? А потому что случается реже! И, значит, человек к нему куда менее привычен. Потому и устает от него куда быстрее, чем от любых других. И потому многие его так боятся, причем и самого по себе, а не только потерять. А еще его можно про… ну проэтовать, короче. Самому. Словно бы и вовсе даже нечаянно. И потом стр-р-рашно горевать по этому поводу, долго и со вкусом, потому что горевать для людей привычнее и куда меньший стресс. Ты куда-то собрался?»