Фрэнк Херберт - Дюна [обновлённый перевод от 2019 года] [litres]

– Ум-м-м-м-ах-х-м-м, такую аккуратность встретишь не часто, – сказал граф, обращаясь к плечу барона. – Я… ах, поздравляю вас с таким совершенным, ах-х-х, наследником. С точки зрения, хм-м-м, старшего, так сказать.

– Вы слишком любезны, – произнес барон, поклонившись, но Фейд-Раута заметил, что выражение глаз дяди противоположно словам.

– Когда вы, барон, м-м-м, в ироническом настроении, сразу, ах-х-х, понятно, что у вас в голове, хм-м-м, глубочайшие замыслы.

«Опять за свое, – подумал Фейд-Раута. – С одной стороны, похоже на оскорбление, только не за что зацепиться, чтобы потребовать удовлетворения».

От слов этого человека Фейд-Рауте казалось, что в уши его запихивают кашу… ум-м-ах-х-хм-м-м-м! Фейд-Раута перевел взгляд обратно на леди Фенринг.

– Мы, ах-х-х, отнимаем слишком много времени у молодого человека, – сказала она. – Как я понимаю, он появится сегодня на арене.

«Клянусь гуриями императорского гарема, она очаровательна!» – подумал Фейд-Раута и сказал:

– Сегодня я буду убивать в вашу честь. С вашего разрешения я объявлю об этом на арене.

Она невозмутимо выдержала его взгляд и словно кнутом обожгла его словами:

– Я не разрешаю вам.

– Фейд! – одернул его барон, подумав: «Каков чертенок! Или он хочет, чтобы убийца-граф вызвал его на поединок?»

Но граф в ответ лишь улыбнулся, протянув: «Хм-м-м-м-ум-м-м».

– Тебе и в самом деле пора готовиться к бою, Фейд, – сказал барон. – Отдохни… и обойдись сегодня без дурацкого риска.

Фейд-Раута поклонился, лицо его потемнело от смущения.

– Я заверяю, все будет именно так, как вам угодно, дядя. – Он кивнул графу Фенрингу: – Сир. – Поклонился даме: – Миледи.

Повернувшись, он широкими шагами направился к выходу из зала, не обращая внимания на кучку членов Малых Домов, сгрудившихся около двойных дверей.

– Он так молод, – вздохнул барон.

– Ум-м-м-ах, в самом деле, хм-м-м, – протянул в ответ граф.

Леди Фенринг думала: «Так, значит, вот молодой человек, которого имела в виду Преподобная Мать? Она говорила, что следует сохранить его линию наследственности».

– До его выхода на арену у нас еще более часа, – произнес барон, – не переговорить ли нам о кое-каких пустяках, граф Фенринг? – Он наклонил свою большую голову направо. – Налицо заметный прогресс в делах, его следует обсудить.

Про себя барон думал: «Ну-с, посмотрим, как этот императорский мальчик на побегушках станет сообщать мне, что велел ему Император, избегая этой дурости – откровенного разговора».

Граф обратился к своей даме:

– Ум-м-м-м-ах-х-х-хм-м-м-м, дорогая, м-м-м, извини, ах-х-х, нас.

– Каждый день, доля каждого часа несет изменения, – отвечала леди Фенринг. – М-м-м-м. – Прежде чем отойти, она ласково улыбнулась барону, и, шурша длинными юбками, королевской походкой направилась к двойным дверям в конце зала.

Барон заметил, как притихли при ее приближении все Малые Дома, как следили за ней их глаза. «Гессеритка! – подумал барон. – Вселенная стала бы куда приятнее, если бы эти ведьмы вдруг исчезли».

– Там слева, между двумя столбами, есть конус тишины, – сказал барон, – где можно переговорить, не опасаясь, что нас подслушают.

Раскачиваясь, он вступил первым в поглощающее звуки поле, все вокруг словно бы притихло.

Граф встал рядом с бароном, оба повернулись лицом к стене, чтобы никто не сумел ничего прочесть по губам.

– Мы недовольны тем, как вы выставили сардаукаров с Арракиса, – сказал граф.

«Прямо в лоб!» – подумал барон.

– Их нельзя было задерживать более, прочие могли разведать, чем помог мне Император.

– Но ваш племянник Раббан не слишком усерден в решении фрименского вопроса.

– Чего же еще хочет Император? – спросил барон. – На Арракисе их осталась какая-то горсточка. Южная пустыня необитаема, а северную регулярно облетают наши патрули.

– Кто вам сказал, что южная пустыня необитаема?

– Ваш собственный планетолог утверждал это, дорогой граф.

– Но доктор Кайнс мертв.

– Ах, да… к несчастью.

– Мы знакомились с результатами облета южных краев, – сказал граф. – Есть свидетельства существования там растительности.

– Значит, Гильдия наконец согласилась следить за Арракисом из космоса?

– Вы же знаете, барон. Император не может легально установить наблюдение за планетой.

– А я не могу позволить себе такие расходы, – сказал барон, – и кто же совершил… облет?

– Ну… контрабандист.

– Кто-то обманул вас, граф, – произнес барон, – контрабандисты так же не могут проникнуть в южные широты, как и люди Раббана. Бури, электростатика от песка и все прочее… знаете сами. Навигационные маяки ломаются быстрее, чем их устанавливают.

– О статике и ее различных видах мы, пожалуй, поговорим в другое время.

«Ах-х», – подумал барон.

– Значит, вы нашли ошибку в моем анализе? – требовательно спросил он.

– Когда вы представите себе масштаб ваших собственных ошибок, для самооправдания не останется места, – ответил граф.

«Он намеренно пытается разозлить меня», – подумал барон и сделал два глубоких вдоха, чтобы успокоиться. Он ощутил запах собственного пота, кожа под лентами поплавков вдруг засвербела.

– Император не может сожалеть о смерти наложницы и ее сына, – бросил барон. – Они бежали в пустыню… навстречу буре.

– Да, при вас на этой планете произошло много несчастных случаев, – согласился граф.

– Мне не нравится этот тон, – заметил барон.

– Не надо путать гнев и насилие, – сказал граф. – Должен предостеречь вас: если со мной здесь тоже произойдет несчастный случай, все Великие Дома узнают, чем вы занимались на Арракисе. Все и так уже давно подозревают, что вы нечисто ведете дела.

– Мое самое последнее дело на этой планете, – отозвался барон, – доставка туда нескольких легионов сардаукаров.

– И вы думаете, что сумеете замахнуться на Императора?

– Не смею и думать об этом.

Граф улыбнулся:

– Найдутся командиры, которые присягнут, что сардаукары очутились там без всякого приказания со стороны Императора, просто из ненависти к туземному отребью.

– Такое признание вызовет сомнения у многих, – произнес барон, почувствовав опасность. «Неужели сардаукары действительно настолько дисциплинированны?» – подумал он.

– Император хочет заслушать ваши счетные книги, – сказал граф.

– В любой момент.

– И у вас… ах… нет возражений?

– Никаких. В своем директорате КАНИКТ я могу отчитаться до последнего медяка.

Барон подумал: «Пусть он предъявит мне вымышленное обвинение. И я встану тогда, словно Прометей, и скажу всем: внемлите, меня оболгали. И потом пусть он попробует еще раз обвинить меня, даже если обвинение будет истинным. Великие Дома не поверят обвинителю, промахнувшемуся однажды».