Фрэнк Херберт - Дюна [обновлённый перевод от 2019 года] [litres]

– Это мои собственные крюки, – густым басом произнес Шишакли, – они не отказали ни разу.

Пол кивнул, соблюдая приличествующее молчание, оставил того позади и принялся взбираться по склону дюны. С вершины ее, оглянувшись, он увидел остальных – они разбегались, словно насекомые, одеяния развевались от быстрых движений. Теперь он был один на песчаном гребне, откуда пустыня просматривалась до горизонта, плоского и неподвижного. Стилгар выбрал хорошую дюну, обзор с нее был получше, чем с соседних.

Нагнувшись, Пол глубоко вонзил колотушку с подветренной стороны гребня, где пески были плотнее, а звук от колотушки – громче. И в нерешительности замер, припоминая уроки, представляя все те действия на грани жизни и смерти, что предстояло совершить.

Едва он отпустит курок, колотушка начнет стучать. И где-то в песках гигантский червь, делатель, услышит зов и явится полюбопытствовать. С помощью хлыстов-крючьев надо было успеть вскарабкаться вверх по крутому боку червя. И если сдвинуть крюком назад передний край какого-нибудь сегмента, открыв его для песка и пыли, громадная тварь не уйдет вниз, на дно пустыни. Напротив, чудовище вылезет на поверхность, по возможности удаляя от песка открытый участок.

«В видениях я все это делал уже не раз», – подумал Пол.

Он глянул на крюки в левой руке, представил, как нужно просто перебирать ими вдоль громадного бока делателя, чтобы тварь поворачивалась в нужную сторону. Он видел, как это делается. Ему помогали взобраться на червя для коротких тренировочных путешествий. На черве ехали долго, пока он не выдыхался и не замирал, обессиленный, на песке… Тогда вызывали нового делателя.

«А если пройду испытание, – напомнил себе Пол, – мне будет по силам и путешествие на двадцать колотушек к югу, где среди заповедных пальмовых рощ укрыты от погрома дети и женщины».

Подняв голову, он глянул на юг, напоминая себе, что дикий делатель из эрга всегда был чем-то неизвестным… об этом не следовало забывать.

«Внимательно следи за приближающимся червем, – пояснял Стилгар, – ты должен стоять вблизи, чтобы успеть взобраться, и поодаль, чтобы он не поглотил тебя».

Внезапно решившись, Пол спустил курок, кулачок завертелся, и пески огласило громкое «тук… тук… тук…».

Он выпрямился, оглядел горизонт, вспоминая слова Стилгара: «Внимательно следи за направлением его движения. Помни, иногда червь движется к колотушке в глубинах, невидимо. Поэтому слушай. Нередко его можно услышать раньше, чем увидеть».

Припомнились слова Чани, наставления, которые шептала она ночью: «На пути делателя стой тихо. Совсем тихо. Ты должен казаться себе песчинкой. Укройся под одеянием и всем существом стань маленькой дюной».

Он медленно огляделся, прислушался, готовый увидеть и услышать признаки приближения червя.

Оно донеслось с юго-востока – дальнее шипение, шепот песка. Наконец на фоне зари он увидел контур громоздящейся над исполином горы и понял, что делателя такой величины он еще не видел. Даже слышать о подобных ему не приходилось. Он был, пожалуй, в пол-лиги длиной, и вокруг его передней оконечности вздымалась гора песка.

«Такого я не видел ни в видениях, ни в реальности», – напомнил себе Пол. И поспешил навстречу, думая лишь о том, что должно совершиться.

«Следите за чеканкой монет и судами, пусть все остальное достанется сброду», – так советует вам Падишах-Император. Он говорит вам: «Хотите иметь доход – правьте». В его словах есть правда, но я спрашиваю себя: «Кто есть сброд? И кем правят?»

Непрошенная мысль шевельнулась в голове Джессики: «В любой момент может оказаться, что Пол проходит испытание наездника именно сейчас. Они хотят, чтобы я не знала об этом, но все и так очевидно».

И еще: «Чани отправилась по какому-то неизвестному делу».

Джессика отдыхала в своей гостиной в перерыве между вечерними занятиями. Комната была уютной, но все же поменьше, чем в ситче Табр, откуда они бежали, опасаясь погрома. Однако и здесь были толстые ковры на полу, мягкие подушки, низкий кофейный столик, пестрые гобелены на стенах и неяркие желтые светошары над головой. Комната была насквозь пропитана кисловатым кожевенным запахом фрименского ситча, означавшим теперь для нее безопасность.

Но селения фрименов никогда не станут родными для нее, она знала это. И ковры, и гобелены лишь скрывали от глаз острые углы.

Из коридоров донеслось далекое звяканье, хлопки, барабанный бой; Джессика поняла – праздновали роды. Вероятно, это Субиэй, ее время близилось. Она знала – теперь ей вот-вот принесут ребенка для благословения – синеглазого херувимчика. Знала она и что дочь ее, Алия, будет на празднестве и все ей расскажет.

Время для ночной молитвы прощания еще не настало. Праздник рождения нужно было начинать до времени ежедневного обряда, когда оплакивали увезенных в рабство с Поритрина, Бела Тегейзе, Россака и Хармонтепа.

Джессика вздохнула. Она прекрасно понимала, что гонит от себя все мысли о сыне и грозящих ему опасностях: ловчих ямах с отравленными копьями в них и набегах Харконненов. Впрочем, набеги становились все реже, фримены заметно поубавили число налетчиков – да и топтеров тоже – новым оружием, которое дал им Пол, но оставались и обычные опасности пустыни: жажда, пыль и делатели.

Она было уже решила попросить подать ей кофе, но вдруг вновь задумалась над этим привычным парадоксом: насколько же лучше живут фримены в своих пещерах-ситчах, чем пеоны грабенов… хотя неизмеримо больше скитаются они в своей вечной хаджре по открытой пустыне. Прислужники барона не способны на это.

Рядом с ней раздвинула занавески темная рука; оставив на столике чашку кофе, она исчезла. От чашки поднимался аромат кофе со специей.

«Гостинец с праздника», – подумала Джессика.

Она взяла чашку, пригубила и улыбнулась собственным мыслям. «Где еще, на какой планете, в каких краях нашей Вселенной, – подумала она, – я, человек высокого положения, могу принять чашку кофе неизвестно от кого и выпить, не опасаясь за жизнь? Конечно, теперь я и сама могу изменить в себе любой яд, прежде чем он успеет причинить мне вред, но об этом не знает никто, кроме меня».

Она осушила чашку, ощутив прилив сил от ее горячего и вкусного содержимого.

И вновь подумала, где еще умеют столь непринужденно уважать уединение и покой, не навязывая свое общество. В даре этом чувствовалось почтение и любовь… и капелька страха.

«Еще одна мнимая случайность, – пришло ей в голову. – Только подумала о кофе – и пожалуйста!» Она прекрасно знала: ни о какой телепатии не могло быть и речи. Обычное «тау» – единство всех людей ситча, компенсация за постоянное употребление слабого яда, специи. Почти никто из них не мог даже надеяться, что зерно специи просветит их так, как когда-то ее… Их не учили и не готовили для этого. Разумом своим они отвергали все, чего не могли и не умели понять. Но иногда вели себя словно единый организм.