Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

Спинные крылья ариекаев чувствительностью не уступают человеческим глазам. Травмированный ариекай открыл рот и упал, оглушенный болью. Его оттащили прочь. Тот, кто оглушил его, показывал нам жуткий, истекающий кровью букет. Из его рта вырывались громкие бессловесные звуки. Крики торжества или гнева.

Тут я услышала, что ЭзКел снова говорят. Они отдавали приказы, которых никто не слышал.

Тот случай положил начало открытой войне. Мы назвали его первой резней на ферме, хотя еще ничего не знали о других, – тем страшнее таившаяся в этом названии проницательность. Лишь через много дней мы поняли, что нас ждет.

Членовредительство, совершенное одним ариекаем над другим, было не чем иным, как вербовкой последнего в армию. Жертва, не погибшая от боли и шока, становилась еще одним солдатом в армии врага.

– Как же они понимают команды? – задавала я всем вопрос, на который никто не мог ответить. Может быть, никаких команд и не было, а только обнаженная, лишенная словесных покровов ярость. Могут ли они думать? Если они не могут говорить, то как они могут думать? Язык для ариекаев был и речью, и мыслью одновременно. Или нет?

Не зная, свертывать нам свое присутствие на близлежащих фермах или, наоборот, наращивать его, мы попытались предпринять и то и другое. Были взорваны еще несколько трубопроводов-кишок. Менялись пейзажи, но суть везде оставалась одна: в рощице похожих на внутренние органы деревьев; в пылевом котле; на каменистой осыпи; каждый раз клочья разорванной плоти и брызги испорченного груза. Наши хранилища пустели.

От нападений страдала не только инфраструктура. После побоища на ферме глухие ворвались в лагерь, который защищали другие, слышащие ариекаи: это происшествие получило название инцидента у скалистого обрыва. Ариекаям помогали там наши войска, вооруженные редкой импортной техникой, так что им удалось подстрелить кое-кого из нападавших. Но половина наших офицеров полегла прежде, чем бандиты вдруг снялись с места и умчались, повинуясь какому-то непонятному для нас знаку. Возможно, они эмпатически улавливали некие недоступные нам течения в воздухе, как птицы, когда они сбиваются в стаю и кружат, точно единый организм.

Хотя видеорепортажей о подобных событиях становилось все больше, мы к ним так и не привыкли. ЭзКел собрали комитет и привели на заседание Кора/Сагисса, Грушевое Дерево. Нам ЭзКел заявили, что готовят изменения в системе городского управления, как будто это могло помочь. Кел рассуждал о необходимости объединения против «бандитов». Я старательно слушала, пытаясь вникнуть в суть современной политики. Из презрительных реплик Брена я знала, что в тех городских районах, где не царила анархия и не процветало тайное отступничество, у власти стояли странные компрадоры-авторитеты, вроде Грушевого Дерева.

Нам еще предстояло увидеть бессмысленные совместные патрули. По приказу ЭзКела за порядком на прилегающих к городу территориях следили наши констебли в сопровождении призванных на службу в милицию ариекаев. Разумеется, в состав каждого такого патруля входил посол, который передавал инструкции от имени бога-наркотика, на чем особо настаивал ЭзКел. Послы проходили специальные тренировки, где их учили обращаться с оружием: профессиональные бюрократы пытались переделать себя.

Однако миссия этих патрулей провалилась оттого, что терранцы и ариекаи по-разному истолковывали приказы, которые передавали сбитые с толку послы. Насколько я могла понять, ариекаи не то чтобы обижались – я тогда не знала, существует ли вообще такая вещь, как обида по-ариекайски, – они просто недоумевали. Три первых совместных патруля ничего не дали, четвертый подвергся нападению. Когда наша спасательная команда прибыла на место, терранцы уже были мертвы, а ариекаи в основном исчезли – их, подвергнув варварской операции, вне всякого сомнения, включили в ряды повстанцев. Так закончилась история совместных патрулей.

– А что, если они откажутся сражаться? Даже когда им вырвут крыло? Или захотят сражаться с теми, кто их обескрылил? – Я, предательница, снова пришла в город на заседание тайного клуба лжецов, чтобы Испанская Танцовщица и его коллеги могли обо мне подумать. Осмысление проходило тревожно. Таким же тревожным был наш с Бреном путь к ним через город. Испанской Танцовщицы на заседании не было.

– Спинное крыло – это не просто ухо, – сказала Илл. Она и Сиб смотрели на меня. – Оно слышит, верно.

– Но это прямая дорога в мозг.

– Более важный канал информации, чем зрение.

– Их физиология отличается от нашей.

– Если отнять у них спинное крыло, они вообще перестают слышать.

– Без слуха они не слышат и себя.

– А значит, без слуха ариекай не может говорить.

– Он не может пользоваться Языком.

Возможно, вместе со спинным крылом они лишаются чувства правды или способности воспринимать мысли. Без речи сообщество повстанцев не имеет внутренней связности, если его вообще можно назвать сообществом. Язык для ариекаев – истина: без нее что они все такое? Сборище психопатов.

– Так значит, даже если они не хотят становиться частью повстанческой армии, – продолжала я, – без спинных крыльев они все равно…

– Безумны.

– Или близки к этому.

– Может, кто-то и отказывается участвовать.

– Может, они откалываются от остальных. Пускаются в бега.

– Или умирают.

– Но они уже не те, что прежде.

– Неудивительно, что большинство из них остается…

– …с бандитами. – ИллСиб невесело улыбнулись, повторив дурацкое прозвище, которое придумал ЭзКел.

– Вряд ли их всех завербовали насильно, – сказала я. Костяк этой армии, вне всякого сомнения, составляли те, кто оглушил себя сам. Этот отчаянный, буквально сводящий с ума акт неповиновения сотни возмущенных ариекаев вполне могли совершить независимо друг от друга; но они могли сговориться и, собравшись вместе между бессмысленными речениями ЭзРа – теперь мы понимали, что те же самые повстанцы атаковали нас и до эры бога-нароктика Второго, только беспорядочно – оглушить себя одновременно, превратившись в организующую силу. Возможно, где-то существует комната, в которой лежат и гниют их брошенные крылья, колыбель этой устрашающей силы.

Каждый заперт в себе. Один бог знает, сколько их там, боевиков армии потерянных и одиноких. Как они двигаются все вместе? Как координируют свои атаки? Я опять подумала, что их, наверное, связывает инстинкт или еще какая-то глубоко укоренившаяся хаотическая парадигма: они не могут планировать. Быть может, каждое их нападение было не расчетливо нанесенным ударом, но слепой отмашкой тычущего наугад клинка. Но тут я вспомнила, как слаженно действовали само-оглушенные во время первой фермерской резни, и мне стало не по себе.