Эль Бланк - Колечко для наследницы [litres]

Я, решив, что ни слова, ни действия с моей стороны сейчас не нужны, следую ее примеру.

Тишина и едва слышное дыхание девушки баюкают, мягкость дивана расслабляет, лучи Адапи, падающие через окно, греют кожу, я их даже с закрытыми глазами ощущаю. Они как руки Тогриса – нежные, ласковые, а мне так хочется большего – сильного, властного напора, который я лишь раз ощутила…

– Лина! – резкий голос безжалостно рвет мои воспоминания.

– А? – с трудом заставляю себя очнуться. И даже фрейлину не сразу узнаю, так глубоко в сон погрузилась.

– Лина, иди-ка ты в кровать, – хмурится томлинка. – Там спать удобнее. Ночью же глаз не сомкнула. Да и время быстрее пройдет.

А ведь она права! Я не первую ночь не высыпаюсь, завтра день долгий, беспокойный. Мне силы жизненно необходимы. Усну и… И не замечу, как наступит утро!

Как бы ни был ты силен, побороть не сможешь…

Сон.

Облака – мягкие, невесомые, скользят в вышине, куда я с легкостью поднимаюсь. Раскинув руки, забыв о том, что нужно держаться за выросты на спине крага, в нетерпении жду, когда же ящер заденет крылом облачный слой. Но нет, не выходит. Они, словно живые, разлетаются в стороны при нашем приближении.

Небо – голубое, бездонное, сливается с лазурной синевой моря, слепящей яркими отблесками. Волны то вздымаются высоко, норовя достать до облаков, то неожиданно опадают, смиряясь с тем, что Драк теперь опускается и, переходя на бреющий полет, вытягивает вперед ноги. Он тормозит о водную гладь, а я смеюсь, прикрыв рукой глаза. Брызги летят во все стороны!

Ящер резко дергается, рванув вперед, и я, потеряв опору, падаю. Тону, задыхаюсь, барахтаюсь, хватаясь за плотные струи, окутывающие тело.

– Дыши, Лина, дыши, – ласково уговаривает вода. – Ты же умеешь…

Умею? Да, верно…

Успокаиваюсь, позволяя ей утопить себя окончательно. Опустить на дно, качнув мягко, совсем нежно. Погладить кожу, окутав прохладным полупрозрачным одеялом. Обернуть в него с головой, лишая возможности видеть.

С каждой секундой становится темнее – муть превращается в песок. Сухой, мелкий, он осыпается под моими ногами. В нем увязают ступни, и я падаю, судорожно вдыхая тягучий неприятный запах. Пропитанный им воздух колеблется, плавится, и в этом призрачном мареве рождаются сгустки – неясные, зыбкие, качающиеся. Они то приближаются, то снова удаляются, но с каждым мгновением становятся все больше похожими на лица империан.

Я всматриваюсь в них, отыскивая знакомые черты в надежде узнать, вспомнить, но вижу лишь глаза, рассматривающие меня с пренебрежением. Так смотрят на того, кто ничего не значит, и встреча с ним никому не нужна, но он вдруг почему-то оказался на пути.

– Нас-с-следница… – с дуновением ветра неожиданно явственно шипит мужской голос.

Я вздрагиваю, с ужасом наблюдая, как плотный сгусток неожиданно превращается в дым, а на его месте оказывается высокий худощавый вионец в костюме таком же синем, как и его развевающиеся на ветру длинные волосы.

– Неблагодарная нас-с-следница, – повторяет он, раздражаясь все сильнее. – Она от меня ус-с-стала. Вы слыш-ш-шали? Обыч-ч-чный! С-с-скучный! Я с-с-столько ей дал, а она…

– Не ценят некоторые то, что получили.

Гортанный голос раздается за спиной. Обернувшись, никакого сгустка я не нахожу. Вижу лишь долговязого, нескладного иперианина в желтых брюках и салатового цвета рубашке. Он неторопливо подходит ближе, останавливается, сложив руки на груди, и встряхивает головой, закидывая за спину зеленую косу.

– Их только ошибки могут научить, – глухо, словно камень, падающий в рыхлую землю, грозит еще один голос.

Я резко разворачиваюсь и невольно ахаю – настолько разительным получается контраст тех, кто появился раньше, с низеньким коренастым брюнетом-рооотонцем. Мрачным, недовольным, бросающим на меня сердитые взгляды.

– Простите, а вы кто? – нахожу в себе силы спросить, хотя язык едва слушается, а слова застревают в горле.

– Ни тебе почтения, ни уважения. О нас даже не помнят, – игнорируя вопрос, сетует вылепившийся из тьмы прямо передо мной блондин с ледяными серо-голубыми глазами. У цессян таких не бывает, да и кожа более темная, значит… леянин?

– Безобразие, – вторит ему крепко сложенный мужчина, с волосами столь же желтыми, как и у моей мамы. – Ей на Шеноре страшно! Она не знает, что такое настоящий кошмар.

– Не верит, что бывает тьма желанней света, – продолжает рооотонец.

– Время торопит, – подхватывает леянин.

– Не слышит истинных значений слов, – припечатывает иперианин.

– Своей сути не сознает, – завершает вионец, заворачиваясь, как и остальные, в туманный плащ.

Остается последний мужчина. Когда он появился, я не заметила. И когда все говорили, он молчал, наверное, поэтому я его не видела. Теперь же я растерянно смотрю на грустное, невероятно красивое лицо, обрамленное темными волосами. А те шевелятся, словно он находится в толще воды.

– Прости, девочка. Я ничем не могу тебе помочь.

Незнакомец исчезает, как и все остальные, оставив после себя плотную белую дымку, осевшую на потемневший песок. Липкая взвесь течет, набухает, пенится, касается моих ладоней, и я вскакиваю на ноги.

Бежать! Но куда?

Я нигде. Сверху, снизу, сбоку – везде туман. Вязкий, холодный, белесый, глухой. Я бреду наугад в надежде выбраться. Шаг… Второй… Двадцатый… Сотый…

Каждое движение дается с трудом. Даже дышать сложно – настолько сильно сгустился воздух. От мутной недвижной картинки я словно ослепла, хотя там, за туманом, отнюдь не ночь.

Сколько я иду? Час? День? Год?

Теряя силы, падаю на колени, погружаясь ладонями в эфемерную опору. Единственное желание, которому я готова последовать, – лечь, закрыть глаза и исчезнуть, раствориться в дымке, стать ее частью. Ничем. Никем.

– Забвение будет приятным, – обещаю сама себе.

– Нет, нет, нет… – шипит туман.

– Иди, иди, иди… – плачут капли.

Прислушиваюсь к тихим звукам. Надо? Значит, пойду.

– Куда? – вновь спрашиваю, найдя в себе силы встать.

– Туда, туда, туда… – шелестит дымка.

И снова я бреду, медленно переставляя ноги. Вот только теперь с каждым шагом становится легче. Свободнее. Увереннее. Просторнее!

Я уже не иду, я бегу! Последнее усилие, и словно порыв ветра отдергивает штору, заставляя меня вскрикнуть от радости и… проснуться. Увидеть над собой мозаику потолка моей спальни. Вдохнуть полной грудью. Почувствовать себя живой.

Я с наслаждением зеваю и зажмуриваюсь. Ощущая, как сильно затекли мышцы, потягиваюсь. Переворачиваюсь на живот и, сев на кровати, выдыхаю:

– Ох, девочки, до чего же жуткий сон мне снился…