Йен Макдональд - Восставшая Луна

– Все нормально? – спрашивает Кесси, когда Марина ковыляет мимо соискателей, чьи глаза полны лунного света, к машине, которая останавливается у входа. – Тебя долго не было.

– Здорова душой и телом, – говорит Марина. – Ты мне не поможешь?

Кесси держит палки, пока Марина натягивает куртку. Она слишком мала, и в городе в ней жарко, но майка «Корта Элиу», которую Марина носила с гордостью, теперь кажется клеймом предательницы.

Вокруг Рейнир сгустились облака. Богиня непостоянна. Марина поворачивается спиной к горе, Спейс-Нидл и сердитым башням бухты Эллиотт. Город-предатель. Она хватается за перила, смотрит через бухту и залив на горы своего родного края. Застегивает молнию на куртке до самого горла. Над заливом всегда дует холодный ветер. Хорошая куртка тебя не подведет.

Паром успевает обогнуть южную оконечность острова Бейнбридж, когда Кесси говорит:

– Ты в ужасном настроении, сестрица. Там что-то случилось?

В воде цвета индиго кувыркаются медузы – студенистые ядовитые цветы.

– Мне нужно, чтобы ты одолжила мне сто тысяч долларов.

– Так вот в чем дело.

– Дело в том, Кесси, – говорит Марина, до побелевших костяшек сжимая темные деревянные перила, – что Разведывательное управление минобороны пытается сделать из меня шпионку.

Деревянные дома выстроились вдоль каждого каменистого берега, элегантные и богатые. За ними вздымаются деревья.

– Они не называют это «шпионажем». Я стала бы информатором. Отдала бы всех Корта им на съедение, и они заплатили бы за лечение мамы.

Издаваемый двигателем звук меняется, когда паром подходит к причалу Бремертона.

Кесси неловко переминается с ноги на ногу у перил.

– Я должна спросить…

– Семья Корта – самая эгоцентричная, самовлюбленная, высокомерная, откровенно странная стая ублюдков, какую мне доводилось встречать, – говорит Марина. – И каждая секунда вдали от них убивает меня.

Из громкоговорителей разносится объявление об остановке. Паром содрогается от включения носовых двигателей. Высокие темные волны плещутся у бетонных свай и резиновых буферов на пирсе.

– Я не знаю, Марина.

– Мне надо действовать быстро, Кесс.

– Марина, я не знаю.

Трап царапает бетон причала. Марина у перил последняя. Она видит на парковке машину Кесси, которая вскоре отвезет их обратно через горы и реки – к дому под сенью леса.

Хайдер хмурится и раздувает ноздри, его глаза двигаются, следя за тем, что отображено на линзе.

Алексия понимает: когда ты испуган, отправляешься в худшее из мест во всем мире и бежать некуда, и отсрочить это нельзя, можно увязнуть в мелочах. В музыке, чатах, любимых шоу. Но, ради всех богов, сколько раз один тринадцатилетка может сыграть в «Драконьи бега»?

Автомотриса УЛА едет на восток от узловой станции Ипатия через гладкий и черный Солнечный пояс. От такого пейзажа душа обращается внутрь, к темным размышлениям и самоанализу. Боги… Она осознала эту мысль: «Боги». Как по-лунному. Боги, святые и ориша, и вся эта безумная фейжоада переплавляется в нечто странное, новое, большее. И Алексия – часть этого сплавления, смешения, слияния. Сколько времени прошло с тех пор, как она думала о доме, зелено-синей Барре; жителях Океанской башни, которые радостными возгласами и тостами проводили ее в космос; великолепном тщеславном Нортоне, о Маризе и Кайо? Дни забвения незаметно сливаются в месяцы. Однажды она очнется и обнаружит, что прошли годы и вернуться уже нельзя.

– Хайдер.

Нет ответа.

– Хайдер!

Он поворачивается, отвлекается от игры и смотрит на Алексию.

– С ними все в порядке?

Мальчик широко открывает рот. Алексия видит цветные пятнышки у него под языком, на щеках. Красное, зеленое, синее, желтое, белое. Черное не видит – оно сокрыто во тьме внутри человеческого тела. Но оно где-то там, таит последнюю смерть из всех.

– Хайдер, мать твою!

Он выплевывает флаконы на ладонь.

– Просто экспериментировал. Ты не заметила, как я их спрятал, да? Научился у Робсона кое-каким трюкам. Я все продумал. В заднице спрятать не могу, потому что их не достать незаметно. А так я их пронесу, когда мы туда попадем, и вытащу, увидев Робсона. Надо просто держать рот закрытым.

– А если ты их проглотишь?

– Они закодированы на ДНК Робсона. Только он может их открыть. Они просто пройдут сквозь меня.

«И ты в это веришь?»

– Сколько еще до Жуан-ди-Деуса?

– Десять минут.

– Времени хватит. – Хайдер усаживается в кресле поудобнее и опять сосредоточивается на игре. Странный мальчик. Своей намеренной неловкостью он провоцирует других на действия. Она пыталась разговорить, увлечь, понять его, пока они ехали из Теофила. Он не поддался. Тихоня, вещь в себе. Алексия чувствует отторжение. Она бы ни за что с ним не подружилась, но она не мальчик, ей не тринадцать, и она не Робсон Корта – ведь чтобы понять дружбу, нужно увидеть ее с обеих сторон. Так или иначе, он друг: самый лучший и храбрый из всех, кого Алексии доводилось видеть.

Автомотриса замедляет ход. Торможение вынуждает Хайдера прервать игру. Почетный караул УЛА занимает позиции, покачиваясь, когда их транспорт, минуя стрелки, переходит на ветку, ведущую в Жуан-ди-Деус. Четверо лучших наемников, не связанных с семьей Корта, каких сумел нанять Нельсон Медейрос. Они продержатся сорок секунд, если дойдет до настоящей битвы. Они это знают. Автомотриса теперь в туннеле, среди мигающих огней, тормозит на подъезде к станции.

– Ну ладно, Хайдер.

Тишина.

Когда Алексия снова поворачивается к мальчику – его ладонь пуста.

Алексия ненавидит Жуан-ди-Деус. Она ненавидит густой, бывший в употреблении воздух, вонь растительного масла, глубоко въевшуюся в пористый камень, смрад мочи и проблемной канализации. Она ненавидит вкус пыли и мягкий скрип под подошвами своих туфель «Бонвит Теллер». Она ненавидит убогость улиц, предосудительно и грозно нависающие верхние уровни, клаустрофобию от слишком близкого искусственного неба – в нем можно рассмотреть отдельные ячейки. Она ненавидит взгляды, которыми их провожают прохожие, – таращатся из переулков и с ладейр, пешеходных мостиков. Они смотрят, а потом отворачиваются, когда она глядит в ответ. Она знает, что они говорят друг другу: «Мано ди Ферро? Существовала только одна Мано ди Ферро: женщина, которая построила это место и возвела гелиевую империю на истощенном реголите. Адриана Корта».

Ее обереги и чары безупречны: ее и Хайдера встречает на станции Хоссам Эль Ибраши, новый Первый Клинок «Маккензи Гелиум». Его предшественник Финн Уорн – теперь Первый Клинок в Хэдли.

«Пятьдесят рубак Маккензи высадились на этих двух платформах, сокрушили защитников „Корта Элиу“ и взяли штурмом проспект Кондаковой, – рассказал ей Манинью, пока автомотриса УЛА подъезжала к станции. – Справа от тебя, на первом уровне, подсвечена бывшая квартира Лукаса Корты. Его акустическая комната была лучшей в двух мирах». Алексия, не удержавшись, смотрит: закопченные окна, обугленные интерьеры; кажется, все еще чувствуется запах горелого дерева и расплавленной органики. Хоссам Эль Ибраши поддерживает милую светскую беседу, двое рубак «Маккензи Гелиум» держатся сурово и сдержанно, а Манинью шепотом рассказывает совсем другую историю. Каждый сантиметр этого города украшен следами вероломства Маккензи: каждую дверь, каждый переулок слоями покрывают воспоминания о несправедливости. «Эстадио-да-Лус: дом „Ягуаров Жуан-ди-Деуса“, которые раньше назывались „Гатиньяс“ и „Мосус“».