Ника Ракитина - Все можно исправить. Легкомысленная фантастика [СИ]

В главном зале центра по контактам Грайвса-Пупкина яблоку некуда было упасть. Впрочем, одно яблоко с завидной регулярностью все же падало с яблони в голоплатформе, посвященной Ньютону. И стоило ему коснуться широкого ученого лба, как Ньютон тут же подрывался и рысью убегал в вечность. Но легендами земной науки в данный момент присутствующие не интересовались. Взгляды людей, нелюдей, инопланетян, парапланетян и сотен летучих голо-камер сосредоточились на центральной трибуне, где по одну сторону от председателя стоял высокий и красивый молодой землянин, а по вторую на летучем блюдце гордо тянулась кверху упитанная серая мышь.

— Возлюбленные братья мои, сестры, коллеги по разуму и вселенскому братству, сестринству и прочим связующим нас отношениям! — начал председатель, и шепотки в зале разом стихли, загадочные огни погасли, а также перестали махать разнообразными конечностями сурдопереводчики. — Сейчас вы узнаете, как противоправный поступок смог все же привести нас к торжеству над косной материей и влить в нашу семью народов представителя еще одной из разумных рас бесконечной параллельной, перпендикулярной и вообще многомерной вселенной. Олег Ветров, прошу вас!

Парень, напоминающий древнего викинга, шагнул вперед и небрежным жестом забросил назад ото лба соломенные волосы. И тут же, сраженные неземным восторгом, попадали с негромким стуком, напоминающим шум дождя о черепицу, особо чувствительные инопланетянки. Землянки ограничились восторженным «Ах!» Освещайся зал свечами, потухла бы большая половина.

— Я виноват, — сказал Олег. — Я уже возместил ущерб и готов понести любое наказание. Но я был пылок, юн и в тот момент не осознавал, что делаю. Понимаете ли, мы с Ленкой… в студенческом спектакле играли Ромео и Джульетту. И когда дошло до поцелуя на балконе, между прочим, по сценарию, она… в общем… она сказала, что ни за что со мной не станет целоваться, потому что любит другого, — Олег смахнул скупую мужскую слезу.

Чувствительные инопланетянки попадали в обморок повторно. Землянки, напротив, ломанулись к трибуне утешить героя. Но служебные роботы помешали возможным эксцессам, инцестам и импринтингу.

— В общем, вот, — Олег помахал над головой словно бы огромным циркулем, чьи три лапки-линейки крепились к центру круглого транспортира, а от двух еще отходили окуляры. Камеры взяли загадочный предмет крупным планам, и переводчики перевели для тех, кто не знал старо-английского, витиеватую надпись на лапках: «Пирату Ветрову от спасенного им капитана Кука».

— Это наша семейная реликвия, протрактор. «Судовой навигационный прибор, предназначенный для графического нанесения на карту местоположения судна, определённого по двум горизонтальным углам, замеренным между тремя береговыми ориентирами», — сверяясь с бегущей строкой на главном экране, оттарабанил Олег.

— Ваш предок был пиратом? Как романтично! — проворковала пестрая птичка-журналист, приземляясь ему на плечо. Председатель согнал нахалку вежливым «кышшш!»

— В общем, протрактор передается у нас в роду по мужской линии. И им же я совершил преступление. У меня просто сердце не выдержало, когда я понял, почему Ленка не ответила мне взаимностью! У нее в спальне в голоплатформе висел Шу Иглесус, известный тенор с Таккаты в созвездии Ворона! И, понимаете, пел! Мое ретивое забилось, — Олег пафосно прижал ладонь к сердцу, — в глазах потемнело, — он снова под дробный стук падающих особо чувствительных инопланетянок отбросил соломенные волосы со лба, — и я пронзил голографического соперника протрактором!

«Ах!» землянок теперь спокойно потушило бы все свечи, даже те, что наверху — если бы они в зале горели.

— А потом сунул палец в театральный грим, что валялся рядом, и на поверженной, но еще подающей признаки жизни платформе написал вот это, — на огромном объемном экране над трибуной высветилась многоцветная сияющая надпись: «Ленка — дура!»

Мышь подпрыгнула от нетерпения на своем летающем блюдечке, и председатель дал ей слово.

— Я — Великий Пы! — прожурчали переводчики, а конечности сурдопереводчиков заметались, как ветки под сильным ветром. По залу также прошел телепатический перевод, перевод огнями, букашечной мозаикой, бульканьем и хоровым пением для инопланетных представителей с острова Пасха.

— Это не от величия, — скромно уточнила мышь, оправляя шерстку. — Это моя фамилия — Великий. А Пы — имя. Мы, лангерране, цивилизация философов и давно мечтали приобщиться к земной культуре. Например, лично меня интересуют такие умы, как Гегель, Декарт, Пупкин и Лао-Цзы. Я давно бы приобщился к их трудам не только виртуально. Но, увы, все ваши голографические платформы, а по сути латентные телепортаторы, способные обеспечить нам перемещение на данный план вселенной, были вещами в себе, метафорически выражаясь, профессором Шредингером в кошачьей погремушке.

Он сделал паузу и глотнул картофельного молока из наперстка, поднесенного роботом-стюардом.

— Мы уже теряли надежду, но тут вдруг увидели через наш призмопланоскоп, — Пы продемонстрировал для видеокамер прибор, отдаленно напоминающий запаянный сверху граненый стакан, — что грамотно починенная голографическая платформа в апартаментах нёши Ленки распускается, как цветок, а с нее сияет мириадами огней приглашающая надпись.

Великий распахнул лапки в земном объятии и махнул хвостом.

— И вот я здесь, дорогие друзья мои, братья, сестры и девери с невестками по разуму. Лангерранская цивилизация приветствует вас! Уважаемый Олег, позвольте пожать ваш мужественный палец!

Великий Пы обхватил хвостом и передними лапками палец потомка пиратов Ветрова. Зал разразился овациями. Председатель, отвернувшись, украдкой стер скупую мужскую слезу. Ведь всем известно, что терминаторы не плачут.

— Что, что, что нам попалось?! — друзья толкали Борю под локоть и едва не выдергивали из рук глянцевую полоску с заданием. Выпускной экзамен по экономической ксенопсихологии — это не конь чихнул.

— Отойдите все! — на нервах рявкнул Боря. — Дышать не видно! Короче, это, нам предписано починить торговый тракт на Эяне при помощи ртутного термометра и мешка цемента.

— Еще бы кашу из топора сварить предложили! — в сердцах выдохнула Танечка.

— Что ты, — Мурзин легонько похлопал ее по плечу. — Каша из топора — это первый курс.