Эрик Флинт - 1632

Маккей медленно повернул голову. Он не замечал пока никакого движения. Затем появился человек — нет, два, три мужчины. Вышедших из-за деревьев. Они были одеты в удивительно странные одежды. При всем своем замешательстве, Маккей краем ума оценил, как хорошо эта одежда была окрашена, чтобы сделать людей почти невидимыми среди деревьев. Причудливая смесь серых, зеленых и коричневых тонов просто сливалась с листвой.

Все трое держали в руках странного вида оружие. Что-то типа пищалей, каких Маккей ни разу никогда не видел.

Леннокс ответил на невысказанный вопрос.

— Я никогда не видел ни такого оружия, как у этих парней, ни таких костюмов. — И с долей восхищения: — Умные, черти.

Ему даже удалось пошутить.

— Так вот они, какие, поляки, Александр? Видимо, мы скоро встретимся с СГА. Я надеюсь, что у нас с ним не возникнет недоразумений.

Он видел, как люди, почти одновременно, сделали что-то с задними частями своего оружия. Их быстрые движения рук сопровождались слабыми металлическими щелчками. Леннокс не имел ни малейшего представления, что точно они сделали. Но он не имел сомнений в том, что это странное оружие в настоящее время заряжено и готово к стрельбе. Пищали, которые делали входное отверстие размером с палец, а выходное отверстие, как у пушки.

— Я действительно надеюсь, что у нас не возникнет недопонимания.

Лицо Маккея было кислым.

— Я не говорю ни слова по-польски, Леннокс.

Ветеран вздохнул.

— Именно этого я и боялся.

Как оказалось, польский язык не понадобился. Странные люди в странных костюмах со странным оружием, как оказалось, говорят на наиболее знакомом им всем языке. Английском!

Ну. Вроде того.

— Худший акцент, который я когда-либо слышал, — жаловался Леннокс. Но жалоба не была искренней. Скорее наоборот, особенно когда еще с десяток чужаков вышли из леса и присоединились к разговору. Все они были вооружены, и все они явно были готовы убивать. И у большинства из них — Боже, благослови мою душу! — оказались шотландские предки. Через несколько минут Эндрю Леннокс уже знал, что доживет, по крайней мере, до следующего дня. Встреча между шотландскими кавалеристами и американцами, как они называли себя, превращалась во что-то напоминающее воссоединение семьи.

А через несколько часов он уже начал задумываться о другом. Не о том, будет ли он жить, а о том, что еще удивительного принесет этот день. Много чего, подумал он.

Молодая женщина, еврейка-сефардка, нашла здесь свои легенды. То же сейчас происходило и с человеком из Шотландии. И если его горским легендам не хватало утонченной поэзии сефардов, то у них были свои изюминки. Фэйри из волшебного мира пришли и в его мир. Некоторой суровой, смутной, языческой частью своей кальвинистской души Эндрю Леннокс наслаждался этим. Удовольствие не столько от того, что фэйри существуют, сколько от того, что они вовсе не были такими страшными, как говорилось в древних сказках.

— … большие технические проблемы, — говорил Пьяцца. — Есть затруднения с переводом дизельных моторов на природный газ, а у нас этого чертового дизельного топлива с самого начала было мало. Можно запустить дизельные двигатели на растительном масле, конечно. — Он усмехнулся с сожалением. — Но не так уж много растительного масла осталось в супермаркетах, и до следующего года мы не можем его производить в большом количестве. Таким образом, в настоящее время…

Майк практически не слушал. Он уже имел предварительную беседу с Эдом и знал суть предложений, которые прозвучат относительно надлежащего использования дизельного оборудования города.

Ничего нового. Коробку передач упростить, оборудование упростить. Использовать современные технологии, пока они еще есть, чтобы построить производственную базу уровня девятнадцатого века. Что, тем не менее, позволит нам оказаться впереди всех, здесь, в семнадцатом веке. Паровые двигатели… Паровозы на железных дорогах вновь возвращаются в мир.

Майк слегка улыбнулся. Или 'возвращаются' неточное слово? Может быть, нужно сказать 'появляются в этом мире'.

Он видел, что Ребекка смотрит на него, и его улыбка стала еще шире. Она ответила застенчивой улыбкой, но почти сразу отвернулась. Ее внимание вернулось к докладчику. Чем-то заинтересовавшись в его словах, судя по всему. Руки Ребекки были сложены перед ней на большом 'столе переговоров' в центре комнаты. Как обычно, она сидела на краешке стула.

Майк посчитал ее улыбку за значительный прогресс. Это в первый раз Ребекка так посмотрела на него с момента их вечернего разговора на крыльце. Было ясно, как день, что она была на грани эмоционального краха в странном мире новых ощущений и обычаев, так контрастирующих с ее собственными традициями, о которых Майк мог только догадываться. В его привычном мире романтические связи между евреями и неевреями были так широко распространены, что никто не акцентировался на этом. Но семнадцатый век во многом казался другой планетой.

Вспоминая свой разговор с Моррисом Ротом, двумя днями ранее, Майк почувствовал, что его челюсти сжимаются. Моррис и Джудит проводили многие часы в разговорах с Ребеккой, с тех пор, как она и ее отец переехали к ним в дом. Часть этих разговоров происходила в комнате Бальтазара, где они собирались у его постели. Сам Бальтазар был слишком слаб и больше слушал, но из немногих его слов было понятно, что много путешествовавший отец Ребекки полностью разделяет ее взгляды на окружающий мир. Она не была — определенно нет — какой-то невежественной деревенской девушкой, чьи представления о мире наполнены бессмысленными страхами и суевериями.

— Они боятся инквизиции, Майк, больше, чем чего-либо еще, — сказал ему Моррис. — Агенты инквизиция — в основном, иезуиты и доминиканцы — есть при всех католических армиях. Кажется, еще два года назад император Фердинанд издал указ, нечто вроде под названием 'Указ о реституции'. В соответствии с этим указом, все имущество, которое протестанты получили от католической церкви во времена Реформации, должно быть возвращено обратно. И император настаивал на насильственном возврате самих протестантов назад в католицизм. Инквизиция там рьяно выполняет этот указ.

Майк был озадачен.

— Пусть так. Но я все равно не понимаю их опасений. Я всегда думал, что инквизиция борется с ересью. Но Ребекка и Бальтазар не еретики, Моррис. Они не христиане с самого начала.

Моррис уставился на него на мгновение, и закрыл лицо рукой.

— Я совсем забыл, — пробормотал он. — Мы, евреи, настолько срослись с нашей историей, что иногда считаем, что и все остальные знают ее так же, как и мы.

Он опустил руку, и перед Майком предстало лицо, выражающее вековую скорбь его народа.