Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 3. Стойкость

Барон Хайнрих фон Кюммель, больной кузен Хильдегарде, отдыхал на своей роскошной кровати с балдахином. Какое-то время у него была температура, и потоотделение становилось столь сильным, что потребовалось сменять простыни более десяти раз за день. Служанка, сидящая у его постели, читала ему стихи из книги, чтобы хоть как-то утешить своего молодого хозяина.

— Есть ли у моего сердца крылья, или нет… Я ускользну из оков притяжения… И полечу сквозь бескрайнее небо… В оставленный мною мир, прежде такой зелёный… Хотя сейчас там больше не слышно пения птиц…

— Хватит! Оставь меня.

Услышав приказ, отданный жёстким, но бессильным голосом, служанка послушно закрыла сборник стихов, поспешно поклонилась и вышла из комнаты. После её ухода, Хайнрих ещё какое-то время буравил дверь взглядом, полным ненависти ко всем, кто имел хорошее здоровье. И одного этого напряжения хватило, чтобы ему пришлось долго успокаивать дыхание.

Затем остекленевший, лихорадочный взгляд Хайнриха обратился к зеркалу на стене. Он увидел болезненно-красные щёки и капли пота, стекающие по его горлу на грудь.

«Я ненадолго задержусь здесь, — подумал совсем ещё молодой глава семьи Кюммель. — Более удивительно то, что я смог прожить эти восемнадцать лет».

Когда он был ребёнком, каждая ночь приносила с собой ужас, что он не доживёт до рассвета следующего дня.

Но в эти дни смерть сама по себе уже не так пугала его. Его больше пугала мысль, что после смерти память о нём постепенно сотрётся из памяти людей. Слуги в это имении, родственники, даже его красивая и умная кузина Хильда — будет ли помнить спустя год хоть кто-то из них хрупкого юношу по имени Хайнрих?

И в чём тогда смысл того, что ему удалось прожить так долго? Неужели он был здесь лишь для того, чтобы есть и умываться с помощью слуг? Чтобы платить врачам за его лечение? Чтобы окончить его короткую жизнь, уставившись на балдахин над кроватью? Неужели его судьба — бессмысленно исчезнуть, не оставив никакого доказательства, что он вообще жил? Он так часто слышал истории о другом восемнадцатилетнем юноше, таком же, как он сам, который в этом возрасте уже стал адмиралом, в двадцать — гросс-адмиралом, в двадцать два — канцлером Империи, и который даже сейчас продолжал идти вперёд к безграничному будущему. Так почему же он должен был умереть из-за жестокой, несправедливой судьбы?

Хайнрих прижал свою бледную щёку к влажной от пота подушке. Он не умрёт вот так. Он не может так умереть. Он не может умереть спокойно, пока не сделал чего-то, не оставил следа в истории как доказательство своего существования.

Вечером в день похорон адмирала Кемпффа, Вольфганг Миттермайер выпил бокал белого вина и отправился навестить своего друга и коллегу Оскара фон Ройенталя в его официальной резиденции, где тот жил в одиночестве. У Ройенталя, похоже, было что-то на уме, но он с радостью принял друга, пригласил в гостиную и дал ему стакан. Миттермайер собирался поболтать с ним между выпивкой, но хозяин, как ни странно, казался пьяным и выпалил нечто и вправду удивительное:

— Послушай, Миттермайер. Раньше я думал, что у нас общие цели: подавить аристократов, уничтожить Союз, завоевать Вселенную… Раньше я думал, что мы разделили эти цели с герцогом Лоэнграммом. Но теперь…

— Хочешь сказать, это не так?

— В последнее время мне стало казаться, что, возможно, подчинённые — не более чем удобные одноразовые инструменты для этого человека. Кроме Зигфрида Кирхайса, само собой. Но если не считать его, значит ли для герцога что-нибудь хоть кто-то из адмиралов? Посмотри на Кемпффа. Не то чтобы я стал испытывать сочувствие к нему, но посмотри, что получилось — этого человека буквально использовали и выбросили в бессмысленной битве.

— Но всё же герцог оплакивал гибель Кемпффа и назначил его посмертно адмиралом флота, несмотря на поражение. И разве его семья не получит пенсию, чтобы ни в чём не нуждаться?

— Это меня и беспокоит. Подумай вот о чём: Кемпфф мёртв, поэтому герцог уронил немного слёз, даровал несколько почестей, и на этом всё. Но ему нужно дать нечто более осязаемое живым. Не знаю, может, власть или богатство… Но я уверен, способен ли этот человек на такое.

Миттермайер, лицо которого раскраснелось от выпитого, покачал головой и ответил:

— Подожди минутку. Прошлой осенью, когда погиб Кирхайс, а герцог отгородился от мира, разве не ты говорил, что мы обязаны поставить его на ноги? Или ты говорил это не всерьёз?

— Я верил в каждое сказанное слово. В то время, — разные глаза Ройенталя сверкнули, каждый своим собственным особым светом. — Но это не значит, что я принимал длинный ряд правильных решений с момента своего рождения. И хотя сейчас это не так, возможно, придёт день, когда я пожалею, что решил помочь ему.

Когда Ройенталь закончил говорить, вокруг двух молодых адмиралов обернулось невидимое покрывало тяжёлого молчания.

— Я намерен притвориться, что никогда этого не слышал, — наконец сказал Миттермайер. — А тебе не стоит быть столь неосторожным в словах. Если они дойдут до кого-то вроде Оберштайна, ты можешь стать жертвой чистки. Герцог Лоэнграмм — герой нашего времени. А нам достаточно действовать как его руки и ноги, получая за это соответствующую награду. Вот что я думаю.

Когда его друг ушёл, Ройенталь опустился на диван и пробормотал:

— Хмф. Поверить не могу, что я снова сделал это…

В его взгляде появилась горечь. Всё было так же, как в тот раз, когда он напился и слишком много наговорил Миттермайеру, рассказав о своей матери. А в этот раз он поделился своими мыслями, возможно, вложив в них больше страсти, чем ощущал. Но ещё с прошлого года, когда Райнхард сказал, что готов в любое время принять вызов, если у кого-то найдётся решимость его бросить, такие мысли стали накапливаться у него в голове, словно ил в русле реки.

Синий и чёрный глаза Ройенталя обратились к окну, за которым медленно и осторожно наступали сумерки. Вскоре тёмно-сапфирный купол, усыпанный золотыми точками, растянулся у всех над головами.

«Чтобы взять Вселенную в свои руки?..» — произнёс он про себя, пробуя эти слова на вкус. С точки зрения нынешнего уровня способностей и развития человечества, эти слова звучали ужасно претенциозно, но в них было нечто, заставляющее сердце биться чаще.

Он слышал, что его молодой господин, Райнхард фон Лоэнграмм, как-то задал этот вопрос Зигфриду Кирхайсу: «Если Рудольф смог, то почему я не смогу?».

Можно ли применить к нему те же слова? Обладает ли он, Оскар фон Ройенталь, теми же способностями? Не может ли он надеяться на то же, на что надеялся Райнхард фон Лоэнграмм? Ему сейчас всего тридцать один год, и он имеет звание адмирала флота в Галактической Империи. Звание гросс-адмирала выглядело вполне досягаемым. Он находился намного ближе к точке получения высшей власти, чем Рудольф Великий был в тридцать один год.