Кристофер Руоккио - Империя тишины [litres]

Как-то раз Гибсон привел меня в учебную комнату старой библиотеки в Обители Дьявола и вызвал из памяти архива голограмму. Словно из ниоткуда в центре пустого темного пространства возникла фигура сьельсина, в сверкающем шелковом одеянии, черно-бело-сапфировых цветов, каждый дюйм которого был покрыт круглыми значками, наезжающими друг на друга и переплетенными между собой. На случай если вы никогда не видели сьельсинов, у каждого из них есть гребень, возвышающийся под углом надо лбом и позади него, как корона. Такой же белый, как их молочно-бледная кожа. Он обрывался сразу за ушными отверстиями, а на затылке росли густые белые волосы.

– У них шесть пальцев! – помнится, сказал я тогда, потянулся к изображению рукой и проткнул его. – Почему они так похожи на нас?

Гибсон нахмурился и долго, внимательно смотрел на меня:

– Что заставило тебя сказать это?

Эволюция или какая-то еще более могущественная сила создала их такими же, как мы. Если не обращать внимания на чисто косметические отличия: острый костяной гребень, клыки и огромные, невыразительные глаза, каждый может это увидеть. Сходство в линиях рук и пальцев, в лицах и во всем строении тела, и волосы, растущие на головах как у нас, так и у них.

В моем юношеском восприятии они были ближе к человеку, чем странные субразумные умандхи. Но эта близость, это подобие каким-то образом делали сьельсинов еще более чуждыми для меня, более экзотическими и притягательными, потому что уже существовал путь к их пониманию. Умандхов я совсем не мог постичь, настолько они были похожи на кораллы или деревья. А понять сьельсинов стремился всем сердцем.

Впоследствии я дорого заплатил за эту ошибку.

Мы расставили подносы в общем зале с низким потолком, развернули металлические боковые столики и застопорили колеса тележек – неужели жители этого примитивного пограничного мира не могли разориться на тележки с компенсирующим полем? Завершив приготовления, мы перешли в боковую комнату по приказу охранников, объяснивших, что так нужно для нашей же безопасности.

Это вышло удачно – меньше всего мне хотелось бы, чтобы Гхен распустил язык в такой неподходящий момент. Потом я притворился, что хочу в туалет и что не понимаю возражений лорариев. Я бурно жестикулировал и кричал по-дюрантийски, вспоминая самые расхожие выражения на гортанном языке этой вассальной республики: «Как пройти в библиотеку? Здравствуйте, меня зовут… Да, да. Как пройти в библиотеку?» И так далее. Эти тупицы не поняли ни слова.

Как и следовало ожидать, меня выпустили. На мгновение я испугался, что один из охранников отправится со мной, и не очень-то вежливо толкнул его в дверь, так что он отскочил назад, схватившись за ушибленный лоб и охая.

– Izvinit, – сказал я по-прежнему по-дюрантийски. – С тобой… все в порядке? Straf?

Охранник с ругательствами отпихнул меня в сторону:

– Все в порядке? Дьявол…

Я рванулся помочь ему, но он прошипел сквозь зубы:

– Нет. Иди. За углом, направо.

Завернув за угол, я выпрямился, расправил плечи и перестал выпячивать подбородок, не нуждаясь больше в маскировке и акценте. Дальше я уже беспрепятственно двинулся по коридору, пытаясь разгадать планировку этого места. Пройдя мимо одиночных туалетных комнат, видимо предназначенных для охранников, я спустился по откидной лестнице. Камеры наверняка уже засекли меня, и я не сомневался, что где-то рядом должны находиться охранники сьельсина, или кого там на самом деле доставили сюда Гиллиам Вас и федераты из «Белого коня». Но я решил, что всегда могу притвориться, будто заблудился. Что со мной могут сделать? Заточить в колизее? «Ребята, так я уже здесь!» И если до этого дойдет, если положение действительно станет отчаянным, я могу надеть кольцо и встретить свою судьбу.

Как я уже говорил, мирмидонцев-заключенных не бросали в каменный мешок и не заковывали в цепи. Их держали не в холодных камерах, а поселили в общих спальнях. На первый взгляд решение не лишать преступников радостей человеческого общения объяснялось добротой тюремщиков. Но в нашей Империи все можно истолковать двояко. Эта же самая открытость делала мирмидонцев-заключенных беззащитными перед любым нападением, насилием и другими издевательствами, какие только в состоянии выдумать человек. И все же тюрьма колизея в Боросево таила в себе еще более холодную и расчетливую жестокость.

Напомню, что Боросево был построен на коралловом атолле, на отмели и в лагуне, где скапливались отходы. Об этом нетрудно забыть, если так долго живешь в бетонной подземной цитадели колизея. Но море всегда остается рядом. По наитию я спустился еще на один пролет лестницы, прекрасно понимая, что нахожусь сейчас значительно ниже отметки прилива, и направился дальше по дуге коридора мимо пустых камер, вход в которые закрывали не герметичные двери, а классические железные решетки. В тяжелом воздухе, как в разгар лета, висел запах нагретых нечистот. И чего-то еще… соли? Морская вода, вот что это было. Морская вода. Что-то мягкое и влажное с плеском ударило в каменную стену справа от меня. Я остановился и прислушался. Мне почудилось, будто бы откуда-то издалека и сверху доносятся гул и шарканье человеческих ног. Толпа собиралась посмотреть ночные гонки на яликах. Запах нечистот усилился, и я с ужасом посмотрел на грязные борозды, прорезанные в бетоне по бокам каждой камеры.

И тут меня осенило.

В потолке каждой камеры были пробиты отверстия, и эти каналы, несомненно, вели в общественные уборные колизея. Заключенных здесь в буквальном смысле поливали дерьмом плебеи и сервы, пришедшие на Колоссо. Я нахмурился, но отвлекся на низкое хриплое мычание и резкий человеческий шепот, доносившиеся из-за поворота в конце коридора. Стиснул зубы и двинулся на звук, стараясь не замечать запаха соли и гниющих фекалий.

Зажав нос, я дошел до того места, где дорога расходилась в разные стороны под прямыми углами. Запах морской воды, к счастью, усилился, приглушая вонь до переносимого уровня. Все клетки стояли пустыми – не устраивали ли в последнее время на арене большую бойню? Я такого не припоминал. Мне казалось, что здесь должно быть больше охранников, но какая в них надобность, если нет других заключенных, кроме того, о котором ходили разные слухи?

Слева доносилось слабое эхо человеческих голосов, приглушенное невесть откуда взявшимся шумом моря.

«Тут что-то не так, – решил я. – Его не должно быть слышно так глубоко под землей».

– Он опять смотрит на меня, – прошипел чей-то грубый голос и добавил уже громче: – Я тебе говорил, чтобы ты на меня не смотрел?

По коридору разнесся лязг металла, бьющегося о металл, прерываемый слабыми всплесками и мычанием, которое я уже слышал раньше.