Орсон Кард - Эндер Виггин [компиляция]

«Так что задирайте меня как хотите, — думал Зак. — Это лишь сделает меня чище, а вас еще больше осквернит».

Никого, однако, Зак особо не интересовал. На него просто не обращали внимания, причем не слишком подчеркнуто — если он о чем-то спрашивал, ему отвечали. Может, с презрением, но какое ему было дело до этого? Презрение — всего лишь жалость, смешанная с ненавистью, а ненависть — гордыня, смешанная со страхом. Его боялись, поскольку он был не таким, как все, и ненавидели, так что их жалость — те крохи благочестия, что в них еще оставались, — превратилась в презрение. Добродетель, оскверненная гордыней.

К утру он уже позабыл о ботинках Флипа и бумажке, которую Динк ночью положил в один из них. Но потом он увидел, как Динк отходит от раздачи с полным подносом и направляется к Флипу, протягивая поднос ему.

Флип улыбнулся, а потом рассмеялся и закатил глаза.

И тогда Зак снова вспомнил про ботинки. Подойдя ближе, он взглянул на поднос.

Сегодня на завтрак давали блинчики, и на верхнем была вырезана большая буква «Ф». Вероятно, для двоих голландцев это имело какой-то смысл, хотя от Зака он полностью ускользал. С другой стороны, от него ускользало не так уж мало. Отец держал сына взаперти от внешнего мира, и Зак не знал многого, что знало большинство его сверстников. Зак гордился своим невежеством, ибо оно было знаком его непорочности.

На этот раз ему, однако, показалось, что тут что-то не так — будто буква «Ф» на блинчике свидетельствовала о некоем заговоре. Что она могла значить? Какое-нибудь неприличное слово на общем? Нет, это было бы слишком просто, к тому же смех их был вовсе не злобным, а скорее… грустным.

Грустный смех. Понять его причину было нелегко, но Зак знал, что не ошибся. Буква «Ф», может, и выглядела забавно, но из-за нее им стало грустно.

— Что это за «Ф», которое Динк вырезал на блинчике Флипа? — спросил он какого-то другого мальчика.

— Они же голландцы, — пожал тот плечами, как будто это могло объяснить любые их странности.

Сразу же после завтрака Зак ввел в свой комп эту единственную информацию — которая, естественно, была ему известна и так. Сперва он поискал «Нидерланды Ф», но ничего осмысленного не получил. Он попробовал еще несколько комбинаций, но именно сочетание «голландия ботинки» привело его ко дню Синтерклааса, шестому декабря, и всем связанным с ним обычаям.

Вместо того чтобы идти в класс, он пошел к аккуратно застеленной койке Флипа и начал в ней рыться, пока не отыскал под матрасом стишок Динка. Запомнив его, Зак положил листок обратно и снова застелил койку — вряд ли стоило подвергать Флипа риску получить взыскание, которого тот не заслуживал. Затем он направился в кабинет полковника Граффа.

— Не помню, чтобы я тебя вызывал, — сказал полковник Графф.

— Вы и не вызывали, — ответил Зак.

— Если у тебя какие-то проблемы — иди с этим к своему куратору. Кого тебе назначили?

Зак сразу же понял, что дело вовсе не в том, что Графф не помнит имени куратора — он попросту понятия не имел, кто такой Зак.

— Я Зак Морган, — сказал он. — Сторонний наблюдатель в Армии Крыс.

— Ах вот как, — кивнул Графф. — Значит, это ты. Не передумал насчет своего обета ненасилия?

— Нет, сэр, — ответил Зак. — Я пришел кое о чем спросить.

— А больше тебе спросить некого?

— Все остальные заняты, — сказал Зак и тут же об этом пожалел, поскольку, естественно, спрашивать других он даже не пытался и целью его было лишь уязвить чувства Граффа, намекнув, что от того нет никакой пользы и ему все равно нечего делать. — Извините, не прав. Прошу прощения.

— Так какой у тебя вопрос? — раздраженно бросил Графф, глядя в сторону.

— Когда вы говорили мне, что о ненасилии следует забыть, вы сказали, что я руководствуюсь религиозными мотивами, а в Боевой школе никакой религии нет.

— Нет открытого соблюдения религиозных обрядов, — поправил Графф. — Иначе занятия бы постоянно прерывались мусульманскими молитвами, а каждый седьмой день — причем не один и тот же — христиане, мусульмане и евреи праздновали бы ту или иную разновидность шаббата. Не говоря уже о ритуале макумба с принесением в жертву цыплят. Повсюду громоздились бы иконы, статуи святых, маленькие Будды, храмы предков и тому подобное. Так что все это здесь запрещено. Точка. Отправляйся в класс, пока я не наложил на тебя взыскание.

— Я хотел спросить не об этом, — сказал Зак. — Я бы не пришел к вам с вопросом, на который вы мне уже ответили.

— Тогда почему ты… ладно, так какой у тебя вопрос?

— Если религиозные обряды запрещены, тогда почему Боевая школа разрешает праздновать день святого Николая?

— Мы этого не разрешаем, — возразил Графф.

— И тем не менее, — настаивал Зак.

— Нет.

— Его празднуют.

— Может, все-таки перейдешь к сути? Хочешь подать жалобу? Кто-то из преподавателей что-то об этом говорил?

— Филиппус Ритвельд выставил для святого Николая свои ботинки. Динк Микер положил в ботинок стишок ко дню Синтерклааса, а потом дал Флипу блинчик с вырезанным на нем инициалом «Ф». Съедобный инициал — традиционное угощение на день Синтерклааса, который отмечается сегодня, шестого декабря.

Графф откинулся на спинку кресла.

— Стишок ко дню Синтерклааса?

Зак процитировал стихотворение наизусть.

Графф едва заметно усмехнулся.

— Вам кажется смешным, что они соблюдают свой религиозный обряд, а мне это запрещено?

— Это всего лишь стишок в ботинке. Разрешаю тебе писать какие хочешь стихи и класть их в чужую одежду.

— Стихи в ботинках — не моя религия. Моя состоит в том, чтобы внести свой небольшой вклад в мир на Земле.

— Ты даже не на Земле.

— Был бы, если бы меня не похитили и не поработили, отдав в служение Мамоне, — бесстрастно сказал Зак.

«Ты провел тут почти год, — подумал Графф, — но все еще поешь ту же песню. Неужели другие так и не смогли на тебя повлиять?»

— Если эти голландские христиане празднуют свой день святого Николая, — продолжал Зак, — то мусульмане должны праздновать Рамадан, евреи — суккот, а я должен жить в любви и мире по заветам Христа.

— Почему это тебя вообще так волнует? — спросил Графф. — Единственное, что я могу, — наказать их за этот дружеский жест. Тогда тебя еще больше возненавидят.

Хотя Графф и не узнал Зака, когда тот к нему пришел, ему наверняка многое было о нем известно. Полковнику могло быть незнакомо его лицо, но не идеи. Непоколебимость Зака в вопросах веры могла впечатлить кого угодно.

— Если Боевая школа запрещает мою религию потому, что она запрещает любую, должны быть запрещены все религии, сэр.

— Знаю, — кивнул Графф. — Я также знаю, что ты несносный тупица.

— Полагаю, данное замечание подпадает под категорию «Командир отвечает за моральный дух подчиненных», сэр? — невинно спросил Зак.