Орсон Кард - Эндер Виггин [компиляция]

— И еще оно подпадает под категорию «Каким бы умником ты ни был, из Боевой школы тебе все равно не сбежать», — сказал Графф.

— Лучше уж умник, чем несносный тупица, сэр, — ответил Зак.

— Убирайся.

Час спустя к Граффу вызвали Флипа и Динка. Оба получили выговор, а стишок был конфискован.

— Может, и его ботинки заберете, сэр? — спросил Динк. — Инициал тоже наверняка удастся восстановить, когда Флип сходит в туалет. Специально слеплю его так, чтобы у вас не возникло никаких сомнений, сэр.

Помолчав, Графф отправил обоих обратно в класс. Он знал, что слухи о происшедшем разойдутся по всей Боевой школе. Но если бы он так не поступил, Зак наверняка постарался бы, чтобы все узнали о том, как тут на самом деле соблюдаются «религиозные обряды», а затем последовал бы кошмар в виде требующих разрешить им свои праздники ребят.

Со всей неизбежностью двое инакомыслящих, Зак и Динк, отказавшиеся следовать установленным порядкам, обречены были стать союзниками. Возможно, сами они об этом не знали, но фактически таковыми являлись — они преднамеренно раскачивали систему, пытаясь ее обрушить.

«Что ж, — подумал Графф, — я вам этого не позволю, дорогие мои маленькие гении. Ибо всем на самом деле плевать на день Синтерклааса или христианское ненасилие. Когда вы отправитесь на войну — а вы туда отправитесь, хотите верьте, хотите нет, Динк и Зак, — вам придется отбросить все ваше ребячество. Перед опасностью, грозящей гибелью всему человечеству, все земные банальности ничего не значат, пока не минует кризис. А он пока не миновал, чтобы вы там себе ни думали, маленькие тупицы».

Динк вышел из кабинета Граффа, кипя от злости.

— Если они не видят разницы между молитвой восемь раз в день и стишком в ботинке раз в году…

— Отличный был стишок, — заметил Флип.

— Дурацкий, — бросил Динк.

— Разве не в том был смысл? Отличный дурацкий стишок. Жалко, что не сочинил ничего для тебя.

— Я же не выставлял ботинки.

— Извини, — вздохнул Флип. — Я просто тосковал по дому и не думал, что кто-то меня поймет.

— И ты извини.

— Вот только жалеть нам не о чем, — сказал Флип.

— Да, — кивнул Динк.

— Собственно, даже забавно поиметь проблемы из-за того, что отметил день Синтерклааса. Только представь, что бы было, если бы мы праздновали Рождество.

— Что ж, — улыбнулся Динк, — у нас еще есть девятнадцать дней.

— Верно, — кивнул Флип.

К тому времени, когда они вернулись в казарму Армии Крыс, стало ясно, что все уже всё знают. Стоило Динку и Флипу появиться на пороге, как разговоры моментально стихли.

— Ну и дураки же вы, — сказал Розен.

— Спасибо, — ответил Динк. — Особо приятно слышать от тебя.

— С каких это пор ты заделался верующим? — требовательно спросил Розен. — Зачем устраивать из этого священную войну?

— Это не религиозный обряд, — возразил Динк. — Он голландский.

— Слушай, придурок, ты теперь в Армии Крыс, а не в Голландии.

— Через три месяца меня в Армии Крыс не будет, — ответил Динк. — Но голландцем я останусь до самой смерти.

— Национальность тут ничего не значит, — заметил кто-то из мальчишек.

— Религия тоже, — добавил другой.

— Само собой, религия имеет значение, — возразил Флип. — Иначе нас не вызвали бы к начальству и не объявили бы выговор за вырезанную в блинчике букву «Ф» и засунутый в ботинок смешной стишок.

Динк посмотрел вдоль длинного, загибавшегося вверх коридора. Зака, спавшего в самом конце казармы, от двери даже не было видно.

— Его тут нет, — сказал Розен.

— Кого?

— Зака, — ответил Розен. — Он пришел, сообщил о том, что сделал, а потом ушел.

— Кто-нибудь знает, куда он идет, когда хочет побыть один? — спросил Динк.

— Зачем тебе? — поинтересовался Розен. — Хочешь его поколотить? Я запрещаю.

— Хочу с ним поговорить, — ответил Динк.

— Ах, поговорить… — протянул Розен.

— Поговорить — значит именно поговорить, — сказал Динк.

— Я не желаю с ним разговаривать, — заявил Флип. — Тупая свинья.

— Ему просто хочется уйти из Боевой школы, — объяснил Динк.

— Если бы мы поставили вопрос на голосование, — сказал кто-то, — его бы и секунды тут больше не было. Только место занимает.

— Голосование? — переспросил Флип. — Да уж, очень по-военному.

— Иди, заткни пальцем дырку в дамбе, — бросил мальчик.

— Так вы теперь еще и против голландцев? — спросил Динк.

— Что поделаешь, если они до сих пор верят в Санта-Клауса? — сказал мальчишка-американец.

— В Синтерклааса, — поправил Динк. — Он живет в Испании, а не на Северном полюсе. У него есть друг, который носит его мешок, — Черный Пит.

— Друг? — переспросил мальчик из Южной Африки. — Больше похоже на раба.

— Какое счастье, когда христиане дерутся друг с другом, — вздохнул Розен, — а не режут евреев.

Именно тогда в дискуссию впервые включился Эндер Виггин.

— Разве не это должны предотвращать законы? Чтобы люди не враждовали из-за религии или национальности?

— И тем не менее мы все равно этим занимаемся, — сказал американец.

— Разве мы здесь не для того, чтобы спасти человечество? — спросил Динк. — У людей есть религии и национальности. И обычаи тоже. Почему мы не можем быть просто людьми?

Виггин не ответил.

— Какой нам смысл жить как жукеры? — продолжал Динк. — Они-то точно не празднуют день Синтерклааса.

— Людям свойственно время от времени устраивать резню, — заметил Виггин. — Так что, возможно, пока мы не победим жукеров, нам стоит попытаться быть чуть менее… человечными.

— И возможно, — добавил Динк, — солдаты сражаются за то, что им дорого. А дороги им их семьи, их традиции, их вера и их нация, — все то, что нам не позволено иметь здесь.

— Может, мы сражаемся для того, чтобы вернуться домой и найти там все вышеперечисленное, — заметил Виггин.

— Кто знает, может, никому из нас вообще не придется сражаться, — сказал Флип. — Не похоже, что мы занимаемся чем-то настоящим.

— Могу сказать, что тут настоящее, — улыбнулся Динк. — Вчера я был помощником Синтерклааса.

— Наконец-то признаешься, что ты эльф? — улыбнулся в ответ американец.

— Сколько в Боевой школе ребят из Голландии? — спросил Динк. — Синтерклаас — явно символ культурного меньшинства, верно? Ничто по сравнению с Санта-Клаусом.

Розен слегка пнул Динка по ноге.

— Динк, к чему ты клонишь?

— Но Санта-Клаус — не религиозная фигура. Никто не молится Санта-Клаусу. Он чисто американский.

— И канадский тоже, — возразил другой мальчик.

— У англоговорящих канадцев, — поправил кто-то еще. — Для некоторых он — Папа Ноэль.

— Рождественский дед, — сказал мальчишка-британец.

— Вот видите? Он не христианский символ, а национальный, — подытожил Динк. — Одно дело — подавлять проявления религиозности, но совсем другое — пытаться стереть национальные различия. Во флоте полно людей, преданных своим нациям. Никто не заставляет голландских адмиралов делать вид, будто они не голландцы. Они бы такого не потерпели.