Генри Олди - Ойкумена [трилогия]

У Пульчинелло «тюльпаны» гасли намного быстрее. Да и выглядели они естественней своих космических родственников. Мерцающие нити по большей части исчезали вместе с «тюльпанами», но некоторые оставались — лишившись ворса, они делались тонкими и блестящими.

Пульчинелло прекратил «бой». Словно потайная дверца, выпустившая наружу неистового бойца, наконец захлопнулась, лязгнув засовами. «Овощ» стал прежним. Он стоял, опустив руки, и глядел на кормильца пустыми глазами.

— Дилафруз, — тихо сказал Пульчинелло. — Остовар, вехд-марзбан. Азастор…

После чего сел на койку и умолк.

— Что? Что ты сказал?!

«Овощ» не ответил.

«Малыш! Он говорил с тобой, малыш!»

«Да, маэстро. Он говорил. Только не со мной. И по-вехденски.»

Лючано узнал два слова. Он слышал их от Фаруда Сагзи, работая экзекутором в Мей-Гиле. Что значит «марзбан», он забыл. Что-то, связанное с границами государства. А вот что такое «азастор» — помнил хорошо.

Опасность.

«Requies curarum» пустовал. За стойкой бармен протирал бокалы, внимательно пялясь в визор. Изображение фокусировалось над музыкальным автоматом. Общий звук бармен, заткнув левое ухо акустик-«пробкой», свел к нулю, не желая тревожить гипотетических посетителей.

По каналу для помпилианцев крутили какие-то «бои без правил». Двое бандюг с увлечением мутузили друг дружку. Лючано втайне порадовался, что ничего не слышит. Вопли и рычание — самое то, чего нам сейчас не хватает…

— Доброе утро! — ранняя пташка привела бармена в восторг. — Присаживайтесь!

Кивнув в ответ, Лючано оккупировал столик поближе к выходу. Если придется уносить ноги, так чтоб недалеко. Он опомниться не успел, как бармен возник рядом, держа в руке кружку с шапкой белой пены.

— «Колосок»! Я помню ваши вкусы!

— Спасибо. Если честно, я не планировал заказывать пиво…

— За счет заведения! — обиделся бармен. — От меня лично!

Он тут же сменил гнев на милость:

— Вы не торопитесь. Отдохните, обдумайте заказ. А пиво обождет. Вдруг душа востребует? Я здесь не первый день, знаю, что ваши по утрам спрашивают…

Оставив кружку на столе, он вернулся за стойку. Недоумевая, с чего бы это бармену так нежно любить причину недавнего погрома, Тарталья отхлебнул глоток — и опомниться не успел, как кружка опустела наполовину. Пиво шло, будто с жесточайшего похмелья. С трудом оторвавшись от ядреного, с горчинкой «Колоска», он встал, желая развернуть стул спиной к визору. И окаменел, прикипев взглядом к изображению, словно решил посостязаться в этом деле с приветливым барменом.

На его глазах голый по пояс Пульчинелло присел, ухватил меднокожего варвара-атлета под коленки, с натугой бросил через себя и упал сверху, колотя атлета локтями.

Казалось, Лючано силой вернули в камеру — досматривать кошмар.

— Высший класс! — сообщил бармен. — У нас всегда свежак крутят. Не знали?

«Овощи» дрались. Теперь уже атлет образовался сверху, норовя вцепиться противнику в горло и задушить. Ногти атлета располосовали правое предплечье блондина. Пульчинелло ушел в глухую защиту, скорчившись на манер зародыша. Улучив момент, он сбросил меднокожего, вскочил и принял боевую стойку.

— А вы у нас «звезда»! — бармен категорически не желал угомониться. Его распирало от желания попросить автограф, но он стеснялся. — Прима! Я жене так сразу и сказал, после той смены… Ну, помните? Когда патруль? Говорю ей: «Этот новенький — парень хоть куда!» Бабы, они без разъяснений не соображают…

В левом нижнем углу визора возник добавочный сегмент изображения. Общим планом шел многократный повтор броска Пульчинелло, в разных ракурсах, с увеличением и без. А в микро-сегменте образовался уютный кабинет: диванчик в стиле «экзот», журнальный столик с закусками… Содрогаясь от внезапного озноба, Лючано смотрел на себя самого. Микро-Лючано шевелил губами, с азартом размахивал крошечными ручонками, и не требовалось включать общий звук, чтобы прочесть, услышать, вспомнить:

«Это ты, братец, по тюрьмам не квасился. Брокер-шмокер, шулер-шмулер… Детский лепет! Посидел бы с мое, хлебнул бы лиха…»

Лючано в кадре жаловался на жизнь.

Пульчинелло избивал варвара-атлета.

В одно и то же время — часы визора исключали ошибку.

— Демонстрационная версия, — пожаловался бармен. — Для полного просмотра надо купить регистрационную карточку. Или лицензионку, в записи. Я куплю, вы не думайте! Уж больно здорово оно у вас вышло… О, Никки! Тебе как всегда?

— Да, Катулл.

— Вы преследуете меня? — спросил Лючано, когда Николетта Швармс, опять в новом кимоно, плюхнулась за столик рядом с ним.

— Нужны вы мне, — отмахнулась женщина. — Герой-любовник! Катулл, я умираю от жажды!

Бармен принес банку сока гуавы и шприц с ароматическим спиртом.

— Что-то еще? — спросил он.

— Омлет, — велел Лючано, усаживаясь спиной к визору. — С грибами. Гренки с сыром. И стакан простокваши.

«Ты рехнулся, малыш? — спросил издалека маэстро Карл. — Когда ты в последний раз пил простоквашу? У тетушки Фелиции, в сопливом детстве? Откуда в «Requies curarum» возьмется простокваша?»

Бармен с уважением смотрел на «звезду».

— Вам от какого производителя? Коза? Овца? Корова? Есть от буйволицы…

— Коровью, пожалуйста.

— Сладкую? Кислую? Желе?

— Кислую. И поторопитесь, я голоден.

— Ты совсем-совсем дикий? — с любопытством спросила Николетта, когда бармен ушел. Предполагаемая дикость собеседника помогла ей перейти на «ты» без лишних угрызений совести. — Из резервации? Я же видела, как ты на визор вылупился… Про ошейник не в курсах, да?

Лючано пожал плечами.

— Ну, ошейник. Взамен клейма. Облегченная форма, и все такое…

— Ты где родился?

— На Борго.

— Это далеко?

— Откуда считаем? От центра Галактики?

— Отсюда.

— Далеко. Созвездие Филина, система Зи-Хве.

— Ясно, — Николетта с презрением наморщила бровь. — Глушь, провинция, захолустье. Кислая простокваша. Дальше орбиты не летал, небось?

— Небось, — Лючано еле сдержался от нервного смеха. Похоже, Никки не запомнила ничего из вчерашней арены. Только себя и слушала, контрактница. — Я вообще домосед. А простокваша, между прочим, восстанавливает нервные клетки. В ней пробиотики лактобацилл, они для нервов — чистое золото! Ты всезнайку-то не корчи, ладно? Знаешь, рассказывай, не знаешь — пей, да помалкивай!

— Думаешь, у меня склероз? Ты вчера о себе — всю подноготную, грязное белье наружу, а у дуры-бабы оно из головы — фьюить?! — демонстрируя прозорливость на грани телепатии, Николетта по-разбойничьи свистнула. — Не бойся, папочка! Через месяц и ты коллег на арене слышать разучишься. Себя, только себя-любимого, и хватит…

Она взяла шприц со спиртом, распечатала, загнала иглу в клапан банки с соком и нажала на плунжер. Банка покрылась изморозью: включилось самоохлаждение. Опустошив шприц, Николетта выждала с минуту — и рванула жестяной язычок, распечатав банку.