Пол Андерсон - Круги ада. Восставшие миры

На одной из них ехал верхом Хаг Маккормак. Его три сына от первой жены сопровождали его. Очевидно, они охотились на паучных волков, но не нашли ни одного, и это не особенно их волновало. Существовала незримая реальная причина того, чтобы вместе ехать по этой земле, которая им принадлежала. У них не было другого шанса.

Большая птица неожиданно показалась в небе, широко раскинув крылья. Джон Маккормак вскинул ружье. Его отец оглянулся.

— Нет, не надо, — сказал он. — Пусть живет.

— Приберегаешь заряды для земных приятелей, да? — спросил Боб. В свои девять лет — 16 стандартных — он чересчур гордился тем своим открытием, что вселенная была на самом деле не столь проста, как об этом толковали в школе.

«Это возрастное, пройдет, — подумал Маккормак. — Он хороший малый. Все они хороши, как и их сестры. Как все-таки я смогу воспитать их без Рамоны, их матери?»

— Я никогда не убиваю ни одного живого существа, когда нет необходимости, — сказал он. — Это совсем не то, что бывает на войне.

— Хорошо, я не знаю, — вступил Колин. Он был старшим сыном Маккормака. Поэтому ему предстояло стать следующим Первым человеком. Традиции семьи заставляли его не заниматься обычной службой. (Хаг Маккормак сумел продвинуться только тогда, когда его старший брат попал в песчаную воронку и умер, не оставив потомства.) Возможно, его планетографические исследования в Вёрджилианской системе не отвечали всем его природным наклонностям.

— Тебя не было здесь, отец, когда восстание докатилось до Нового Рима. Но я видел толпы людей, обычно благопристойных, добрых горожан, которые ловили агентов секретной полиции Снелунда прямо на улицах, волокли их к первому попавшемуся столбу и вздергивали или тут же забивали до смерти. И это считалось правильным. И многие до сих пор считают, что это правильно. Ты ведь помнишь, что они творили здесь раньше.

— Снелунд примет мучительную смерть, если я поймаю его, — запальчиво сказал Джон сильным эйнисианским акцентом.

— Нет! — отрезал Маккормак. — Тебе не стоит унижаться до такой степени. Его действительно следует убить, но так, как мы обычно пристреливаем бешеную собаку. Его сообщники предстанут перед общественным судом. Ведь существует разная степень вины.

— Если мы сможем поймать вшей, пока они не расползутся, — сказал Боб. Маккормак подумал о ярости тех звезд и тех миров, вблизи которых прошла его жизнь, и сказал:

— Может быть, многим из них удастся исчезнуть. Что из этого? У нас будет много более важной работы, чем месть.

Некоторое время они ехали молча. Дорога вышла на одно из ступенчатых плато и слилась с мощеной дорогой в Уиндхоум. Вокруг лежала плодородная почва, смытая с высот, и росли многочисленные растения, в то время как на разрушенных эрозией склонах виднелось только несколько карликовых кустарников. Трава росла на земле почти таким же чудесным покровом, каким было устлано дно залива Антонины, из которого ушло море. Трава [25] У автора: «trava». здесь была главным образом огненная, ее зубчатые листья оканчивались ярко-красным ободком; она щетинилась, как лезвия мечей, и непрерывно колыхалась, как плюмаж из павлиньих перьев. Каждый сорт травы скручивал свои лепестки к ночи, когда снижалась температура, и образовывал плотно свернутый жгут, позволяющий сохранить тепло. Вокруг росли деревья — не только низкорослые местные породы с прочной, как железо, древесиной, но и завезенные дуб, кедр, жасмин. Ветер доносил их благоухание. Немного вправо курился дымок от каменного строения фермы. Роботизированные латифундии не были приняты на Эйнисе, и Маккормак был рад этому. Он был уверен до мозга костей, что для здоровья общества необходим фермер средней руки, трудяга.

Колин, сидя поверх лошади, как наседка, тащился позади компании. Его выразительное юное лицо выглядело несчастным:

— Папа — он остановился.

— Поехали, — сказал Маккормак.

— Папа… ты думаешь… ты действительно думаешь, что мы сумеем отбиться?

— Я не знаю, — сказал Маккормак, — но мы попытаемся, как и подобает мужчинам.

— Но — сделав тебя Императором…

Маккормак с новой силой почувствовал, что у него было слишком мало возможностей откровенно поговорить со своими ближними с тех самых пор, когда спасители привезли его домой: слишком много дел, и в каждый случайно выдавшийся час, когда не было неотложных дел, требующих непременного внимания, тело непроизвольно погружалось в сон. Он буквально выкрал этот день для того, чтобы пообщаться со своими сыновьями.

— Не воображай, пожалуйста, себе, что я очень хочу занять это место, — сказал он. — Ты не был на Земле. Я был. Я не люблю ее. Я никогда не был так счастлив, когда они вновь назначили меня туда, где я родился. «Имперская рутина, — пронеслось у него в сознании. — Хоровод карьеристов в ряде районов, но в конце концов — их возвращение, как только становится возможным, в те сектора, откуда они пришли. Теория: они будут оборонять свои родные места более отважно, чем какое-то скопление планет, чуждых им. Практика: когда разразилось восстание, многие служащие Флота, как и обычные граждане, открыли, что их нынешние дома значат для них больше, чем Земля, которую почти никто из них никогда не видел. Проблема: если я одержу победу, изменю ли я эту практику, что непременно сделает Джошуа, если победят его адмиралы?»

— Но почему, не понятно? — спросил Колин.

— Что же я могу с собой поделать? — ответил Маккормак.

— Положим… свобода…

— Нет. Империя не настолько распалась, чтобы спокойно наблюдать за тем, как ее растаскивают на части. И даже если бы это было так, она все равно бы не позволила. Разве ты не понимаешь, что сложившаяся система обороны является единственной защитой, которая стоит между цивилизацией — нашей цивилизацией — и Длинной Ночью?

Что касается вооруженных протестов, то это может вызвать изменение политики, но Империя не простит зачинщиков. Это было бы приглашением для всякого, кому не лень, начать стрелять, и неотвратимо ускорило бы конец и возможное разделение на части. Кроме того, — костяшки пальцев Маккормака побелели в тех местах, где они сжимали поводья, — это не сможет вернуть Кэтрин назад, если вообще осталась какая-то надежда на это.

— Итак, ты надеешься на сохранение Империи, но при этом готов принять должность, — быстро сказал Колин. Его стремление отвести мысли отца подальше от обстоятельств пленения приемной матери было так очевидно, что сердце Маккормака болезненно екнуло.

— Я с тобой. Ты знаешь это. Я искренне верю, что тебе удастся вдохнуть новую жизнь в Империю. Ты будешь лучшим императором со времен Айсэмью Великого, может быть, со времен Мануэля I Самостоятельного. Я кладу на чашу весов не только себя, но и свою жену и сына ради твоего дела. Но может ли оно успешно завершиться?