Айзек Азимов - Космические течения [litres]

– Дело в том, что Вселенная состоит из сотен различных субстанций. Мы называем их химическими элементами. Железо, медь и многое другое.

– Я думала, это металлы.

– Да, металлы, но в то же время – элементы. Ещё есть кислород, азот, углерод, палладий… Самые главные – водород и гелий, они наиболее простые и распространённые.

– Никогда о таких не слыхала, – задумчиво протянула Валона.

– Вселенная на девяносто пять процентов состоит из водорода, почти всё остальное – это гелий. Космического пространства это тоже касается.

– Нам говорили, что космос – это вакуум, а вакуум значит, что там вообще ничего нет. Так это неправда?

– Не совсем. Там почти ничего нет. Но, как ты знаешь, я был пространственным аналитиком, то есть путешествовал по космосу, собирал микроскопические количества элементов и анализировал их, чтобы понять, сколько в них водорода, сколько гелия и всего прочего.

– Зачем?

– Сложно объяснить. Видишь ли, комбинации элементов в космосе везде разные. Где-то гелия больше нормы, где-то – натрия и так далее. Области с особенным составом текут в космосе, подобно рекам. Мы так их и называем: космические течения. Для того чтобы понять, как возникла и развивалась Вселенная, нужно разобраться в устройстве этих течений.

– И как это поможет?

– Ну, точно пока никто не знает, – замялся Рик.

Он испугался, что гигантский запас познаний, в котором теперь утопал его мозг, может внезапно закончиться, сменившись клеймом «неизвестно» из-за вопроса, заданного… Внезапно он понял, что Валона – всего-навсего деревенская девчонка с Флорины.

– Короче, – торопливо продолжил он, – мы определяем плотность… как бы тебе объяснить… ну, пусть будет – густоту космического газа в различных областях галактики. Она тоже везде разная, и нам нужно её знать, чтобы корабли могли точно рассчитать прыжок через гиперпространство. Это похоже на… – Он умолк.

Валона напряжённо ждала, но Рик молчал.

– Рик, что случилось? – хрипло прошептала она в темноте.

Он не ответил. Валона схватила его за плечи и потрясла:

– Рик! Рик!

– Лона, мы поступили глупо.

Голос принадлежал тому, старому, Рику, слабому и испуганному. Вся радость и уверенность исчезли бесследно.

– Ты о чём? Почему глупо?

В его голове отчётливо встала сцена убийства Пекаря, словно вынесенная на поверхность прочими нахлынувшими воспоминаниями.

– Нам не надо было убегать. И на корабль забираться не стоило.

Рика трясло, Валоне то и дело приходилось вытирать ладонью его покрытый испариной лоб.

– Но почему, Рик, почему?

– Потому что, если Пекарь решился среди бела дня вывести нас в город, следовательно, он не ждал проблем от патрульных. Ты помнишь патрульного? Того, который застрелил Пекаря?

– Да.

– И лицо его помнишь?

– Я лица не разглядела.

– А я разглядел. Оно показалось мне тогда странным, но обдумывать было некогда. Лона, это был не патрульный! Это был староста. Староста в мундире патрульного.

Сэмия Файф была всего пяти футов ростом, и все эти шестьдесят дюймов кипели от раздражения. На дюйм роста приходилось полтора фунта веса – и каждый из её девяноста фунтов был шестнадцатью унциями чистого гнева.

Она металась из угла в угол. Тёмные волосы собраны в высокую причёску, каблуки увеличивали рост. Узкий, с ямочкой подбородок дрожал.

– Нет, – бормотала она, – он не должен, не может так со мной поступить. Капитан!

Голос прозвучал резко и властно.

– Госпожа. – Капитан Рейсити поклонился, предчувствуя бурю.

Для флоринианцев он, разумеется, был нобилем (для них любой уроженец Сарка – нобиль). Вот только в действительности нобиль нобилю рознь, и капитан нобилем только назывался, а Сэмия Файф – была на самом деле. Точнее, нобилем в юбке, что, впрочем, одно и то же.

– Госпожа?

– Я не потерплю, чтобы мне приказывали. Я уже не в том возрасте. Я сама себе хозяйка и желаю остаться здесь.

– Прошу вас, госпожа, поймите, я тут ни при чём, – осторожно сказал капитан. – Моего мнения никто не спрашивал. Мне приказали, прямо и недвусмысленно.

Он робко вертел в руках копию приказа. Капитан уже дважды пытался всучить документ Сэмии Файф, но та решительно отказывалась на него взглянуть, словно таким образом могла с чистой совестью сделать вид: она не знает, в чём состоит долг Рейсити.

– Меня не интересует, что вам там приказали, – в очередной раз повторила она, развернулась и, цокая каблучками, зашагала прочь.

Капитан последовал за ней, бубня:

– В приказе говорится, что, если вы откажетесь добровольно подняться на корабль, я, прошу прощения, должен буду отнести вас туда на руках.

– Вы не посмеете! – вскинулась она.

– Если учесть, кто отдал мне данный приказ, то, наверное, посмею.

– Послушайте, капитан, ведь на самом деле никакой угрозы нет, правда? – попыталась умаслить его Сэмия. – Это же просто смешно. Форменное сумасшествие. В Городе всё спокойно. Подумаешь, одного патрульного стукнули по голове. Тоже мне, происшествие!

– А второго этим утром убили. И вновь – во время нападения флоринианцев.

Она явно была потрясена известием, но глаза упрямо сверкнули, а на смуглых щеках проступил румянец:

– Какое отношение это имеет ко мне? Я не служу в патруле.

– Госпожа, корабль готовят к старту, скоро он взлетит, и вы должны быть на борту.

– А моя работа? Мои исследования? Вы хоть понимаете… Нет, куда вам!

Капитан промолчал, и она отвернулась. Отливающее медью платье из кырта, отделанное молочными нитями серебра, подчёркивало необычайную гладкость и теплоту её плеч и рук. Во взгляде капитана сквозило нечто большее, нежели пустая учтивость и почтительная сдержанность, с которыми простым саркцам следует смотреть на высокородную даму. Его удивляло, для чего столь соблазнительной пташке, пусть и росточком с птенца, посвящать свою жизнь учёным штудиям, строя из себя профессоршу.

Сэмия прекрасно осознавала, что научное рвение превратило её в объект насмешек тех, кто полагал, будто удел аристократки – блистать в свете и, возможно, стать ходячим инкубатором для двух новых нобилей (не меньше, но и не больше). Сэмии было всё это неинтересно.

К ней частенько подходили и с улыбочкой спрашивали: «Вы правда пишете книжку? Ой, а можно посмотреть?»

Так в основном поступали женщины. Мужчины, с их добродушной снисходительностью, были и того хуже: полностью уверены в том, что стоит им на неё взглянуть или обнять за талию, как вся «чепуха» тут же выветрится у Сэмии из головы.

Сэмия страстно увлекалась кыртом сколько себя помнила, хотя все прочие принимали его как должное. Кырт! Король, император, бог всех тканей! Любая метафора кажется слишком бесцветной.