Михаил Самарский - Зов памяти [litres]

– Вот бы твоему барину в бубен настучать! – сжал кулак Леха и потряс его в воздухе.

– В какой бубен? – переспросил Матвей.

– По башке в смысле! – пояснил Алексей.

– Не-не-не! – замахал Матвей. – Я там сам был виноват, Гривастый – это любимый конь барина. А я залез на него, поскакать захотелось. А он, дурень, видать, спужался, да как прыгнет через ограду и не рассчитал, ну и сломал ногу…

– Так ты у нас еще и жокей? – съязвил Леха.

– Я таких мудреных слов не знаю, ваша светлость, но барин у нас хороший…

– Посмотрите на него, люди, – зацокал языком Москворецкий, – его в чулан посадили, голодом морили, кнутом отходили, а он их защищает. Ты чего, Мотя?

– Алексей, погоди, – остановил профессор, – дай я побеседую с Матвеем. Потом подискутируете.

Вместе с Матвеем они подошли к расщелине, тот что-то еще долго рассказывал, жестикулировал. Профессор и Яр внимательно его слушали. Затем приняли решение идти домой, поскольку уже темнело, а завтра – вернуться на гору. Кирилл Андреевич поинтересовался у Дмитрия, не вспомнил ли он продолжение своего романа? Получив отрицательный ответ, профессор сказал, что завтра они устроят тут самые настоящие раскопки.

Домой все шли и веселые, и уставшие одновременно. Так часто бывает, когда предчувствуешь какое-то новое событие. По дороге Кирилл Андреевич поинтересовался у человека из будущего:

– Яр, пока Алексей не занял ваше внимание, хочу спросить у вас: как там в тридцать первом веке наш университет поживает?

– Вы имеете в виду МГУ имени М.В. Ломоносова? – уточнил Ярослав.

– Да, конечно! – подтвердил Кирилл Андреевич.

– Думаю, мой ответ вас порадует, профессор, – улыбнулся Яр. – Московский университет является одним из ведущих университетов планеты. Во всяком случае, являлся в мое время, – поправил он сам себя. – В тридцать первом веке в его собственности были различные сооружения, лаборатории, исследовательские центры не только на Земле, но и на Луне и на Марсе.

– Что вы говорите! Аж дух захватывает, – покачал головой Кирилл Андреевич и спросил: – А из наших зданий что-нибудь осталось? Имею в виду из двадцатого, двадцать первого веков?

– Кое-что сохранилось, – ответил Яр. – Мы оставили как памятники архитектуры главный корпус на Воробьевых горах, Интеллектуальный центр – Фундаментальную библиотеку, Шуваловский, Ломоносовский корпуса и еще ряд зданий. Сейчас это фактически комплекс-музей под открытым небом.

– А где же проходит обучение студентов? – удивленно спросил профессор.

– Теперь выстроены здания по новым технологиям. Что говорится – на века. Но, – сделал Яр непродолжительную паузу, – уже несколько веков студенты имеют возможность и право присутствовать на лекциях виртуально. То есть современная система обучения не обязывает обучающегося присутствовать непосредственно в аудитории, хотя и такая возможность есть всегда.

– А это не влияет на процесс обучения, на качество получаемых знаний? – спросил Кирилл Андреевич.

– Нет, конечно, – рассмеялся Яр, – все знания теперь хранятся вот здесь, – постучал он себя по голове. – Без анализатора памяти человек все равно не способен усвоить столько информации.

– А чему же тогда преподаватели учат студентов? – резонно спросил Кирилл Андреевич. – Если знания… если они уже есть?

– Дело в том, что в четвертом тысячелетии система образования построена больше на общении молодежи со старшим поколением. На данном этапе развития человечества важна уже не информация как таковая, а важен стиль поведения человека. Разумеется, передача информации происходит и в нашем случае, но в процессе общения студента и преподавателя она передается, чтобы впоследствии скорректировать поведение и используемые для общения средства. То есть, говоря упрощенно, задача преподавателя – научить молодого человека правильно пользоваться знаниями и той или иной информацией. Помните, я говорил вам: если вы уж придумали условности, так научитесь их грамотно применять. Вот и здесь то же самое. Понимаете?

– Ну, в общем-то, да, – ухмыльнулся профессор. – Использовать знания на благо общества.

– Конечно, – подтвердил Яр, – по-другому нельзя. Знаниями обладает каждый, но не каждый знает, как их использовать. И даже тот, кто знает, может использовать их не по назначению. Вот в чем основная проблема. Кроме того, мы усиленно работали над тем, чтобы наши студенты умели применять уже имеющуюся информацию для открытия новых законов, для поиска в Космическом архиве памяти необходимой информации. Это очень сложный процесс. Мы знаем, что там, согласно ЗоВу Памяти, есть ответы на все наши вопросы, но их нужно найти. Вы, наверное, помните знаменитую фразу древнего баснописца Ивана Крылова, который написал: «Видит око, да зуб неймет!»

– Да-да, был такой баснописец, – подтвердил профессор. – Приятно, что вы не забыли о нем.

– Ну что вы! Это для нас приоритеты – язык, литература, культура, история.

– Похвально, похвально! У нашего поколения были одно время сомнения…

– Да, нам известно, что в конце двадцать первого века были попытки отбросить все старое и идти в будущее с новым багажом, – сказал Яр. – Но в будущее нельзя идти без багажа прошлого. Если забыть все, что было, значит, в будущем снова повторятся те же ошибки, которые человечество уже сотворило.

– Вот именно, – нахмурился профессор, – мне всегда казалось, что у человечества короткая память, особенно когда в очередной раз оно затевает дискуссии о свободе, вернее, о ее мнимой недостаточности. Мой коллега, профессор МГУ Сергей Вячеславович Перевезенцев, в одной из своих работ писал о свободе, свалившейся на наш народ в смутное время. Помните, как тогда, в начале XVII века, заметались люди? Ведь, по сути, все было дозволено. Хочешь – выбирай на царство Лжедмитрия, хочешь – Лжепетра, можешь стать за бояр Бориса Годунова, потом – за Василия Шуйского. Хочешь – позови шведского или польского принца. И что вышло? То к одному бежали, то к другому, то к третьему. А в результате на Новгородской земле обосновались шведы, на Смоленщине – поляки. В Москве засели польско-шведско-литовские деятели. И что самое печальное – чем дольше мы выбирали, тем становились все хуже и хуже. А почему так произошло? Почему свобода вызвала на Руси столь тяжкие последствия? Наши предки, оказавшиеся тогда, в начале XVII века, один на один с подобными вопросами, нашли ответы. И основной из них был, в общем-то, очевиден: главная беда состояла как раз во вседозволенности, в неограниченности свободы. В результате свобода совести обернулась бессовестностью, свобода нравов – безнравственностью, политическая свобода – горем, неволей и погибелью. И в целом та самая, столь желанная безграничная свобода оказалась свободой… греха! Хорошо, что мы тогда сумели справиться со всем этим. Но вам, Ярослав, наверное, известно, что творилось у нас в первой половине двадцать первого века?