Артур Прядильщик - Минеральные клоны

«На высокой горке» мы пропели пятнадцать раз. Потом «Падающие листья» – двадцать. Потом еще одну песню… а потом – еще…

И – еще раз «Горку». Вначале каждый соло, потом вместе, потом – дуэтом с Сабриной.

И, разумеется, как старательные ученики, мы не говорили. Только пели.

– Можно говорить. – В опустившейся на кабинет тишине разрешила нам Томбравец.

– ЭТО БЫЛО ОХУЕННО! ХОЧУ ЕЩЕ! – Глубоким красивым голосом сказала Сабрина. И застыла, ошарашенно хлопая глазами.

– САБРИНА! – Припечатала Томбравец. И это был совсем другой «левел», так что Сабрина втянула голову в плечи.

– Ну? – Сабрина с интересом смотрела на меня… и ее голос уже утратил ТУ глубину. – Скажи что-нибудь!

– Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СКАЗАТЬ! – Хотел пожать плечами, но забыл, прислушиваясь к своему голосу. – ОХУ… простите, Ирина.

Сабрина, прищурившись, смерила меня взглядом и бросила косой взгляд на Томбравец. Та почему-то тоже прищурилась и напряглась… ну, как напрягается хищник в момент опасности.

– У братика, наверно, остались какие-то вопросы, которые он хочет задать! – Быстро затараторила Сабрина, осторожно отступая к двери. – Вы тут пообщайтесь, а девочке Сабрине уже пора в кроватку баиньки. Спокойной ночи!

И сокрушительной молнией, явно с использованием ускорения, вымелась из кабинета.

А мы, немного неуверенно смотря друг на друга, остались.

– Ну, имела право. – Пожал я плечами на вопросительный взгляд Томбравец. – Во внеслужебной обстановке имеет право не обращаться по зва…

– Предлагаю спеть еще раз! – Решительно перебила меня Томбравец.

В каюту я вернулся за полчаса до общего подъема. Конечно, Сабрина уже давно спала, и, конечно, проснулась за секунду до того, как я коснулся ладонью ручки входной двери.

– Ничего себе! Что вы там так долго делали?

– Пели. – С некоторым напряжением (горло все-таки побаливало) ответил я. – Дуэтом.

– Только пели? – Подозрительно спросила она. – Столько петь, это же охрипнуть можно!

– Обычные люди и охрипли бы. Но у нас же установлены нанофабрики и аптечки работают. И мы подогретую воду пили…

– И делали длительные перерывы на поцеловаться и на перепихнуться. Засос на шее откуда?

Я отмахнулся.

– Ну и, чё-как? – С горящими глазами допытывалась Сабрина. – Как она в смысле…? – И показала руками, в каком именно «смысле».

Я вздохнул – врать друг другу было бессмысленно:

– Оказывается, когда женщина во время секса таким ГОЛОСОМ говорит твое имя и выкрикивает всякие пошлости, силы появляются из ниоткуда снова и снова. Не можешь остановиться. И не хочешь.

– О-о-о… – Заинтересованно протянула Сабрина. – Великие Звезды, это надо будет запомнить!

«Ага… лайф-хак такой» – впервые с момента «отбоя» уныло подал свой голос «второй». Все-таки, Томбравец – удивительная женщина. В ее присутствии даже «второй» помалкивает и старается не отсвечивать. Ну, далеко не все мужчины могут «переварить» сильную женщину, да. А он еще и является «продуктом» патриархальной дозвездной эпохи. Ему видеть такую, как Томбравец – это «как серпом по яйцам». А мне – наоборот, если даже только ее присутствие пугает мою личную «шизу» до усрачки.

– Ира сказала передать, что на первых порах эффект от пения остается где-то в течение часа. Потом сходит на нет. Но с увеличением стажа этот период увеличивается. Но петь надо регулярно.

– Не вопрос! Лично я не собираюсь забрасывать пение – надо ж думать о своей будущей семейной жизни. Буду петь, например, в дУше.

– Я это выдержу. – Вздохнул я, переодеваясь к утренней пробежке. – Даже пение в дУше стерплю. Я крепкий.

– Ты чего грустный-то такой? Получилось же!

– Как-то слишком легко… – Соврал я. – Почти не прикладывал усилий.

– Ха! Запомни! Духи «Анашелон»!

– Никогда не слышал.

– Бешено дорогие духи от «Лазурь корп.». Выделяют у каких-то насекомых в тропическом поясе планеты Анашелон. Природный афродизиак. Практически не различается мужским обонянием. Не благодари!

– И?

– И она надушилась этим самым «Анашелоном»! Так что не парься вопросом о том, кто кого совратил! Уж явно не ты! И все-таки… – Она нахмурилась. – Чего грустный-то?

Я помялся, но все-таки ответил. И плевать, если прослушивают. Более того, лучше это озвучить, чтобы затруднить работу тем, кто составляет наш психопрофиль – пусть головы ломают, что правда, а что игра:

– Единственная женщина, которую я мог бы полюбить. Увы, конфигурация наших отношений по умолчанию не содержит любовно-романтической компоненты.

Сабрина внимательно посмотрела на меня, в глазах мелькнула тревога. Но внешне – расцвела и весело отмахнулась:

– Ну, и ладно! Не хочешь говорить – не говори! А насчет Томбравец… еще десяток тёлок поваляешь и успокоишься! Я тебе потом другую подгоню, не хуже!

– Спасибо, сестрёнка! – Шмыгнул я носом. – Только обязательно рыженькую!

– Да не вопрос!

Беспокойство в ее глазах осталась. Но его так просто не засечешь средствами скрытного наблюдения.

– Ир, со мной этот прием не работает.

– Ну, попытаться-то стоило… – Улыбнулась она, снова вытягиваясь на кровати.

Кровать в ее четырехкомнатной каюте была полуторной и вдвоем в этой кровати было… несколько тесновато. Но от этого лично мне было только лучше – после секса мы не откатывались по разные стороны кровати, как с Глорией, а лежали в обнимку.

– Даже не пытайся – ты не по этой части. Наставник и инструктор из тебя – великолепный. Снайпер непревзойденный. А поешь ты просто божественно. Но интриги и политика… лучше не пачкайся. Не твое.

– Ты-то пачкаешься. А ведь ты всего в три раза младше меня! Неужели я, молодая еще девка, не смогу в интриги и политику.

– В четыре. – Поправил я. – В четыре, а не в три.

– Гадё-ё-ёныш… – зевнула она.

– В интриги и политику любой… сможет. Но не долго. Пока не сожрут.

– А тебя? Не сожрут?

– Ир… я ж сказал – не работает этот прием на мне. После секса я вовсе не мямля, из которой можно вить веревки, как описывается в книжках.

– Ладно, выметайся из моей кровати, раз на тебе эти штучки из детективных романов не работают – через два часа подъем, я хочу поспать хотя бы это время.

– Спокойной ночи!

– Заявление на отпуск не забудьте в штабе после утреннего построения подписать!

Неожиданно сделалось тоскливо и гадко. Причину искать было не нужно – больше с Ириной мы петь не будем. Ни петь, ни… все остальное, что идет только довеском.

«Щит хэппенс» – впервые после начала наших отношений с Томбравец (и в ее присутствии) подал робкий голос «второй». Смотри-ка, оклемался, болезный! И даже перевод дал. Ну, хотя бы сейчас он попал в точку: «Дерьмо случается».