Ларри Нивен - Рассказы. Часть 1

— Мне жаль Йоки и Фрэнка, — сказал он мне. — Они работают очень упорно, как и я, да только напрасно.

— Считай, что это им предназначено судьбой, — посоветовал я. Жаль, что мне в голову не пришёл ответ получше. Я вспомнил, как они были разочарованы, и как храбро старались утаить разочарование.

Все три пилота провели два месяца на борту «Улисса». Корабль уже готов, и лишь пилоты-кандидаты не завершили подготовку. Ночью я могу разглядеть звездолёт не небе, где он осколочком света медленно проползает среди звёзд.

И я вспоминаю:

Мимо планет, затем через пояс комет. Потом месяцы возни с силовыми полями, когда я настраивал их так, чтобы поток межзвёздного водорода попадал в термоядерные двигатели. И, наконец, я оказался в чистом пространстве и залез в анабиозную капсулу.

Пробуждение на середине пути, изумлённый взгляд на изменившийся рисунок созвездий. Звёзды по курсу полыхают беловатой голубизной, а за кормой тускло светятся красным. Хитроумная перенастройка силовых полей — теперь они должны направлять термоядерный выхлоп вперёд.

Второе пробуждение. Звёзды уже выглядят нормально. Включаю индикатор курсовой массы, ищу Бауэрхаус-четыре. Есть! Направляю в эту точку телескоп и… ничего.

Сбрасываю первый и второй зонды — в эргосферу, эллиптическую область вращения вокруг радиуса Шварцшильда. Размер эргосферы скажет мне, какую часть спи́на звёзды чёрная дыра захватила себе, и я узнаю координаты пути через сингулярность.

Первый зонд перед исчезновением стал делать несколько сотен оборотов в секунду вокруг чёрной дыры. Второй пошёл по той же траектории, включил двигатели чуть-чуть не дойдя до радиуса Шварцшильда и умчался прочь лишь немного медленнее скорости света.

Помню, как рассчитывал курс для третьего зонда.

И как направил по нему корабль.

Неужели я и в самом деле собираюсь сделать эту глупость?

Чёрт возьми, да я её уже сделал.

Помню, как стали размываться звёзды вблизи той пустой Точки. Одна из звёзд прошла прямо за ней и на мгновение превратилась в кольцо света. Миновав радиус Шварцшильда, я не ощутил никакого толчка, только постепенно нарастающее давление приливной силы, но всё же каким-то образом понял, что покинул нашу вселенную.

Наконец-то свободен. Свободен от старшего Джорджа Кокса.

— Мы уже пять месяцев перебрасываем деньги, — сказал я ему, когда он вернулся, — и перевалили за миллион. Как, нравится быть миллионером?

— Ещё бы.

Он торжествующе улыбается, просматривая учётные книги, но когда поворачивается ко мне, его улыбка становится немного натянутой. Он ещё не привык ко мне.

— Прекрасно. Теперь дело за тобой. — Я вручаю ему стопку газет. — Запомни курс этих акций.

— Что, всех?

— Нет, лишь тех, что будут подниматься, и когда именно. Но я не стал ничего помечать, Джордж. Ты сам должен будешь найти их, отметить, а потом запомнить.

— У тебя больше свободного времени, чем у меня, — ворчит он, совсем как однажды ворчал я.

— Слушай, по-моему, мы и так успели перемешать причины и следствия. И у меня появилось кошмарное предчувствие, что если мы ещё хоть немного поиграемся с законами природы, я исчезну, как огонёк свечи. Неужели ты не постараешься ради своего лучшего друга? Пожалуйста.

Он берёт газеты.

Я не вижу его неделю.

Как-то днём звонит телефон. Это он — глаза нараспашку, лицо белое. Я не успеваю рта открыть, а он выпаливает:

— Они выбрали Фрэнка!

— Что? Чёрта с два. Они выбрали меня.

— Они выбрали Фрэнка! Джордж, что нам делать?

Его голос слабеет. В голове у меня звенит. Комната расплывается перед глазами. Колени подкашиваются, я медленно валюсь на пол. Хочу завопить, но нет сил.

Мне холодно. Под щекой грубый ковёр. Я провожу по нему пальцами. Он реальный, он действительно существует. Должно быть, я потерял сознание.

Другой Джордж всё ещё вопит из телефона:

— Джордж! Джордж!

Я кое-как поднимаюсь и поворачиваюсь к камере.

— Сиди и не дёргайся, — говорю я ему. — Сейчас приеду.

На этот раз мы не сидим. Мы расхаживаем, едва не задевая друг друга и разговариваем, поворачивая голову наугад. Со стороны это весьма смахивает на примитивную комедию, но смотреть на нас некому.

— Мы можем просто обо всём забыть, — говорит он. — Разделим деньги. И плевать на парадокс.

— Дурацкая идея. Джордж, вдолби ты наконец себе в голову, что парадокс — это я. Если этот временно́й путь не повторится, мне конец! Я исчезну. Нам нужно что-то сделать.

— Например? Украсть корабль?

— Гмм-м… А это…

— Если я украду «Улисс», тебя отдадут под суд. Тебя!

— Ха! Меня даже не станут искать.

— А как ты собираешься потратить миллион, который лежит в банке на моё имя?

Проклятье. Он прав. Все мои усилия, весь риск — коту под хвост.

Я замираю на полушаге:

— Может, меня не станут подозревать.

— Ха. Ты даже на космодром для шаттлов не попадёшь, не продемонстрировав свою физиономию.

— Сам ты «ха». Я скажу, что кто-то загримировался под меня. А у меня будет алиби.

— Алиби? — Неожиданно он хохочет. — Всё, принесу выпить. На трезвую голову тут не разберёшься.

Месяц на ожидание. Месяц на выработку планов. Оказалось, что времени ещё меньше — дату старта приблизили на две недели. Я начал терять веру в целостность вселенной. По вечерам я боялся заснуть. Каждое утро пробуждение оказывалось радостным сюрпризом. Я всё ещё здесь.

Мне захотелось поговорить с Бауэрхаусом.

Я поймал его после лекции. Низенький, округлый и пухленький, он был готов сколько угодно говорить о космологии в целом. О Большом Взрыве, который, возможно, породил нашу вселенную и нашпиговал её квантовыми чёрными дырами — меньшими, чем ядро атома, но весом поболее крупного астероида… о вероятности того, что наша вселенная находится внутри чёрной дыры, принадлежащей другой вселенной… о белых дырах, извергающих материю словно ниоткуда…

Но на одну тему он упорно не желал разговаривать.

— Джентльмены, мы попросту не знаем, что происходит внутри шварцшильдовского радиуса чёрной дыры. Мы не знаем, действительно ли материя там сжимается в точку. Возможно, сжатие останавливает сила, более мощная, чем любая из известных нам сил.

А как насчёт путей, ведущих сквозь вращающуюся чёрную дыру?

Он улыбается, словно услышал шутку:

— Тут мы ожидаем обнаружить дыру в теории. Мы постулируем Закон Космической Цензуры, процесс, не позволяющий чему-либо, попавшему в дыру снаружи, покинуть её. В противном случае придётся допустить существование чёрных дыр с настолько большим спи́ном, что они не будут иметь радиус Шварцшильда. А голая сингулярность — штука весьма неуютная. Тут математика пасует — получается нечто вроде деления на ноль.