Михаил Хохлов - Миротворец. Планета Земля – великое противостояние. Книга первая [SelfPub]

Собирались как-то судорожно, стремительно, буквально за несколько дней. Как только были улажены все формальности с получением разрешений от нашего и Югославского правительств и подготовлено необходимое оборудование, мы вылетели в Белград.

В группе все были подавлены. Даже предвкушение интересной работы не могло развеять впечатлений предыдущих дней. Нервозность от спешки в сборах, тревожное чувство, появившееся с момента сообщения о локализации объектов в Югославии после начала военных действий, не проходили.

Необычность происходящего проявилась сразу: два молодых друга-астрофизики из Питера, Олег и Дмитрий два путешественника и заядлых экстримала, с которыми мы работали в Перми, попали в аварию и из-за травм не смогли поехать. Анна — врач нашей экспедиции и моя жена — перед самым вылетом заболела и только на характере держалась все эти дни. Несколько человек отказались от участия под давлением житейских обстоятельств или по состоянию здоровья. Из семнадцати членов обычного состава товарищества выехать смогли только пятеро. Александр Иванович Дубов, глава группы, с великим трудом договорился об аренде оборудования, так как руководство института, где работал шеф, услышав про Югославию, запретило брать аппаратуру. Лишь в самый последний момент, когда казалось, что все летит в тартарары, Александру Ивановичу удалось как всегда для нас чудесным образом выйти на министерство обороны, которое нами заинтересовалось и, более того, даже решилось на поддержку и помощь. Алексей Васильевич Иванцов — наш «ученый муж», как мы его называли, физик, химик, астроном, человек, имеющий фундаментальные знания во всех науках, а главное, трепетно и умело обращающийся с аппаратурой — еще на вокзале чуть не разбил свои огромные с толстенными стеклами очки, закрывавшие его некрупное сухое лицо. Много хлопот доставляли ему его «живые приборы» — различные ампулы и баночки с простейшими организмами, которые он использовал в качестве индикаторов контакта. Надо заметить, что этот метод, автором которого был доктор биологических наук профессор Юрий Георгиевич Симаков, позволял очень точно и, главное, системно определять влияние контактов с непознанными объектами и геопатогенными зонами на безопасность для всего живого.

Досталось и нашему водителю-рабочему-охраннику и просто мастеру на все руки Стасу. Хваленый «Ровер» заглох на первой сотне километров от Белграда и отнял у нас целый день на ремонт. Один я как будто находился в некоем вакууме, изолированный от всех этих невзгод, может быть, приберегаемый судьбой для какой-то особой неприятности. Я пропущу описание того, как мы добрались до Котора, резюмировав одно: общее настроение было подавленным как никогда.

Мы легко нашли Драгомира Хозеча. Все знали и уважали местного учителя, и первый встречный житель указал его дом. Учитель Драгомир был, как и мы, заядлым исследователем непознанного, но основной его страстью была астрономия. Его домик на краю городка стоял почти на самом берегу залива, от воды его отделял каменистый пляж шириной метров шестьдесят-семьдесят. Шум от набегающих волн, соленый воздух Адриатики, аромат растений, обвивавших добротно построенный из крупного серого камня дом Хозеча, — все вместе создавало просто сказочную обстановку. Не верилось, что где-то рядом идет война, целенаправленное изуверское действо по истреблению людей и созданных их трудом ценностей.

Драгомир встретил нас со всей теплотой и радушием как родных. Разместил в доме, помог разгрузиться и взялся хлопотать на кухне с ужином.

Мы с Анной пошли прогуляться к морю, шум которого доносился до нас. Море открылось взору за небольшим каменистым пляжем. Волны ударяли по прибрежным камешкам, рассыпались мелкими брызгами, пропитывая воздух солеными ароматами. Где-то северней, за грядой гор, послышался звук самолетов, диссонансом прозвучавший этому теплому весеннему вечеру.

Мы стояли у самой кромки воды, солнце прощалось с нами, уходя за горизонт. Оно манило за собой, разостлав по водной глади розовую дорожку.

Анна, не отрывая взгляда от моря, взяла меня за руку.

Темные овалы под глазами и осунувшееся лицо жены вызывало беспокойство, я постоянно грыз себя, что не смог уговорить ее остаться, конечно, уговорить и настоять, приказать и что еще… Все это было не возможно. Анна не за что бы ни осталась. Мне было больно смотреть на нее, болезнь хоть и отступила, но следы остались.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Нормально, только голова еще тяжелая, ответила она, улыбнувшись.

Ее густые русые волосы были аккуратно собраны в пучок, под большими лучистыми и всегда такими озорными глазами лежали тени — след, оставленный отступающей болезнью.

— Как странно здесь: так спокойно и тревожно одновременно… Ты чем-то опечален. — Она посмотрела мне в глаза.

— Да, нам надо многое успеть. — Какое-то необъяснимое чувство тревоги овладело мной, я привлек ее к себе, обнял. Запах ее волос почему-то не успокоил, как всегда, а наоборот, усилил безотчетную грусть. — У меня тоже непонятное смутное чувство на душе.

Мы встретились взглядами.

— Не волнуйся, я уже в форме, завтра буду здорова.

— Послушай, Анна, ты, помнится, рассказывала, что твои предки из сербов…

— Да, прадед по матери.

Она стала серьезной, карие глаза отражали набегающие волны. Мне вспомнилась женщина на вокзале в Белграде, дожидавшаяся кого-то вчера около своих пожиток. Ее растрепанные волосы, притихшие, дети рядом вызвали во мне тогда боль и стыд, хотя, казалось бы, какое мы имеем отношение к творящемуся варварству? Наблюдая сейчас за Анной, я опять услышал в себе жалость и сострадание к этим людям, таким близким нам, хотя я никогда не был в Югославии, да и мало интересовался этой страной до злополучного 25 марта.

Наверное, так и должно быть, что близкие национально, исторически люди чувствуют родство в момент испытаний.

— Николо, Анни идемте в дом, к столу кушать! — Хозеч, с акцентом, и на свой манер, звал нас, выйдя на порог своего небольшого домика.