Джеймс Кори - Игры Немезиды

– Что поняла?

– Что мне тебя не спасти. Так или иначе ты остался бы без матери. В любом варианте.

– Не всякий может быть солдатом, – сказал Филип.

Он хотел ее уколоть, только Наоми уже не чувствовала боли.

– Единственное, что каждый вправе сделать с чужой жизнью, – это уйти из нее. Я взяла бы тебя с собой, если б могла. Но я не могла. Я бы осталась, если бы могла. Но я не могла. Я бы спасла тебя, если б могла.

– Меня не от чего было спасать.

– Ты только что убил четверть миллиона человек, – напомнила она. – Кто-то должен был удержать тебя.

Филип встал, двигаясь как деревянный. На миг она увидела, каким он станет мужчиной. И каким был мальчиком. В глубине его глаз стояла боль. Не такая, как у нее. Его боль – это его боль, ей оставалось только надеяться, что он сумеет ее почувствовать. Что научится хотя бы жалеть.

– Прежде чем убивать себя, – сказала она, – найди меня.

Он отшатнулся, как от крика.

– Кон кве мне делать такую глупость? Сой но трус, я.

– Когда до этого дойдет, – повторила она, – найди меня. Ничего нельзя вернуть, но я помогу тебе, если сумею.

– Ты для меня мерд, нута [14] Дерьмо ( фр .), шлюха ( исп. ). , – бросил Филип и быстро отошел.

На нее смотрели – или притворялись, что не смотрят. Наоми тряхнула головой. Пусть глазеют, ей уже все равно. Даже не больно. В сердце было просторно, сухо и пусто, как в пустыне. Впервые с той минуты на Тихо, когда она приняла вызов Марко, Наоми мыслила ясно.

Она не вспоминала о Сине, пока тот не заговорил:

– Резкие слова, чтобы услышать их в великий день.

– Такова жизнь, – ответила она.

А подумала: «Для него это не великий день».

В ее памяти звучали слова Марко: «Чтобы класс угнетателей тебя услышал, приходится говорить на его языке. Не только слова, но и произношение». Впрочем, он пока еще ничего не сказал. Ни на каком языке. Она не знает его планов. Вероятно, они неизвестны никому, кроме самого Марко.

Как бы то ни было, его великие замыслы еще не исполнились.

Салливан умер на пятнадцатом метре шахты.

План, если можно так выразиться, состоял в том, чтобы открыть дверь лифтовой шахты, подняться на уровень и его тоже вскрыть. Каждый уровень должен был становиться опорной площадкой для перехода на следующий, а к тому времени, как они добрались бы до застрявшей на самом верху кабины, у них уже накопился бы опыт, позволяющий ее обойти, или удалось бы дозваться оставшегося внутри охранника, чтобы тот их пропустил. Так или иначе проблемы они собирались решать по мере возникновения.

На то, чтобы открыть первые двери, ушел час. После отключения системы они по умолчанию переходили в режим «заперто» и к тому же были куда основательнее обычных лифтовых дверей. В конце концов пришлось Амосу, Салливану и Моррису налечь на одну створку, а модификанту Конечеку – на другую, только тогда удалось раздвинуть их настолько, чтобы пролезть. Земля за это время вздрагивала дважды, причем во второй раз сильнее: чертова мантия звенела как колокол. Амоса начинала мучить жажда, однако он не видел смысла о ней говорить.

Как он и ожидал, в шахте было темно. И еще мокро, чего он не ожидал. Черные капли вонючим дождем сыпались откуда-то сверху, пачкая стены склизкой дрянью. Никто не знал, протекает ли с одного из подземных этажей или развалилась постройка на уровне земли. У охраны имелись фонарики, но их лучи высвечивали только грязные стальные стены и уходящие вверх направляющие для кабины. Рядом с ними шла груба, напоминающая бесконечную башню из поставленных друг на друга шкафов.

– Там трап для технического обслуживания, – сказала Рона, указав лучом фонарика на двери этих шкафов. – Раздвижные дверцы, а за ними проложены скобы.

– Отлично, – отозвался Амос, наклоняясь в шахту.

До дна оставалось еще метра три, хотя от скопившейся внизу черной жижи казалось, что глубже. Он надеялся, что проверять на себе не придется. Воздух пропах пеплом и краской. Не хотелось думать, откуда течет и что там наверху. Если все по яйца залито токсичным дерьмом, этого уже не поправишь.

Разрыв между этажами был около полуметра. Выгнув шею, Амос рассмотрел вделанные заподлицо в стену дверцы. Даже для пальцев зацепа нет. Далеко наверху что-то мерещилось – возникало и тут же пропадало светлое пятнышко.

– Доберемся до следующей двери? – спросила сзади Кларисса. – Что там?

– Похоже, пора составлять план «С», – ответил Амос, возвращаясь в тюремный коридор.

Конечек хихикнул, и Салливан, обернувшись, чуть не ткнул ему в лоб своим недопистолетом.

– Смешно тебе, дрянь? Что ты увидел смешного?

Амос, не обращая внимания на повисшее в воздухе убийство, разглядывал пистолетоподобное оружие. Ничего похожего ему в руки еще не попадало. Рукоять из твердой керамики с протянутым по шву контактным интерфейсом. Дуло короткое и квадратное, толщиной в его большой палец. Конечек навис над Салливаном; ярость и вызов проступили на его распухшем лице – но это было не страшно, лишь бы они там и оставались.

– Рискнешь его использовать, крошка?

– Что у тебя за пукалка? – спросил Амос. – Только не говори, что это та штука для подавления бунтов. Вам ведь дают настоящие пули, нет?

Салливан, продолжая целиться в Конечека, повернулся к нему. Амос улыбнулся и очень бережно положил ладонь на локоть охранника, заставив того опустить руку.

– Что за хрень ты несешь? – спросил Салливан.

– Я про план «С», – пояснил Амос. – Эта штука ведь стреляет настоящими пулями? Не какими-нибудь гелевыми плюшками?

– Патроны боевые, – сказал Моррис, – а что?

– Я просто вспомнил, как паршивый металл вспучивается под пулями.

– Ты это к чему? – не поняла Кларисса.

– К тому, что если у нас есть три вспучивалки для паршивого металла, – сказал Амос, – можно его вспучить.

Оружие было настроено на биометрию владельца, чтобы кто-нибудь вроде Персика или Конечека его не перехватил, поэтому в грязь на дне пришлось спускаться Амосу с Роной, а не одному Амосу. Черная лужа, холодная и липкая, оказалась им по щиколотку. Дверь нижнего шкафа уходила краем под воду. Амос костяшками пальцев постучал по металлу, прислушался к звону. Луч фонарика, отражаясь от стен, наполнил шахту сумерками.

– Всади по пуле, – Амос пометил сталь грязевыми кляксами, – сюда и сюда. Посмотрим, не получится ли зацепов для пальцев.

– А если срикошетит?

– Будет плохо.

Первый выстрел проделал дыру примерно сантиметровой ширины, второй – немногим меньше. Амос ощупал края кончиками пальцев. Острые, но не как нож. Черный дождь промочил рубашку на плечах, приклеил ее к спине.

– Эй, Тощий, – позвал Амос, – не спустишься на минутку?

После короткой паузы послышалось ворчание Конечека: