Дэниел Абрахам - Странные Псы

Она попробовала было опять улечься в клевер, но её ленивого полусна уже как не бывало. Она попробовала закрыть глаза, потом стала смотреть на прямые луны и на мерцание красок на них, но по ощущениям она уже поняла, что сон не вернётся. Она выждала несколько минут, чтобы убедиться точно, потом со вздохом села и подобрала планшет и пакет с ланчем. Солнце стояло высоко над головой и грело теперь уже слегка чересчур, да и с завтрака прошло изрядно времени. Она с хлопком открыла упаковку с ланчем. Сандвич был простой и именно такой, как она любила: два ломтя орехового хлеба, каждый толщиной с её большой палец, и слой сливочного сыра с патокой и корицей между ними. Её мама говорила, что мёд лучше патоки, но на Лаконии не было никаких пчёл. Кара видела их только на картинках, и судя по ним, мёд ей не понравился бы.

Она откусила кусок, прожевала, проглотила. Птенцы нектарницы выпрыгивали из воды, бежали по земле, а потом шлёпались обратно в пруд, брызгая слюной и злясь. Мать не реагировала на эти их сигналы бедствия, и вскоре они перестали пытаться привлечь её внимание, и занялись плаванием и поиском еды. Земные птицы не были похожи ни на что из того, что водилось на Лаконии, но Кара немного помнила, как с ними обращаются. И о том, что можно поделиться. Когда наседка повернулась к ней, Кара отломила кусок орехового хлеба и кинула его в воду. Птица бросилась на него, как будто он представлял угрозу, и с жадностью проглотила. Чуть погодя она стала отрыгивать маленькие кусочки, чтобы накормить своих птенцов. Кара наблюдала за ними месяцами. Она знала, как живут нектарницы лучше, чем, может, вообще кто угодно.

Так что когда мамаша издала звук — хрип с каким-то щелчком посередине — Кара поняла, что это что-то новое. И птенцы тоже поняли. Они сгрудились вокруг матери, взволнованно щебеча и хлопая крыльями по воде. Мать, казалось, не замечала их. Её голова качалась на её длиной тонкой шее. Её рассеянный взгляд казался гневным и потерянным.

Кара положила сандвич, в её груди натянулся узел. Что-то было не так. Птица нарезала круги по воде, потом поворачивалась и крутилась в обратную сторону с таким напором, что один из птенцов опрокинулся.

— Эй, — сказала Кара, — не делай так. Не делай больно своим малышам.

Но в отличие от псов, птица, казалось, даже не слышала её. Она растопырила крылья, дважды хлопнула по воде, и поднялась в воздух. Взгляд Кары зацепился за её полуоткрытые глаза и раззявленый зеленозубый рот, а потом птица резко рванулась в воздухе и упала. Она даже не попыталась как-то сгруппироваться при приземлении — просто рухнула в клевер.

— Мама-птица? — сказала Кара, подходя ближе. Её сердце забилось само по себе. — Мама-птица? Что случилось?

Теперь птенцы кричали, один громче другого, в диком исступлении. Птица подняла голову, пытаясь найти их по голосам, но она была слишком дезориентирована, чтобы её хватило на что-то большее, чем мотнуть головой раз, другой, а потом уронить её. Кара подошла к ней, поколебалась, а потом сгребла в ладони горячее, мягкое птичье тело. Птица издала одинокое, безразличное шипение, и закрыла свои чёрные злые глаза.

Кара побежала.

Тропинка, ведущая к дому, была едва ли шире, чем звериная тропа, но Кара знала её как коридор за стенами своей комнаты. Она лишь казалась коварной, потому что Кара не могла вытереть слёзы, поскольку ей были нужны обе руки, чтобы держать птицу. Она была всего в трёхстах метрах от дома, когда птица зашевелилась в её руках, выгнула спину и издала глухой кашляющий звук. И на этом всё. Толстые земляные стены её дома показались в пределах видимости — красные и оранжевые, с ярко-зелёными панелями их солнечного блока на крыше, наклонённого в сторону солнца — и Кара стала кричать маме. Ей хотелось верить, что ещё есть время. Что мама-птица не умерла.

Она хотела верить. Но при этом она всё понимала.

Её дом стоял у самой кромки леса. У него были бугристые стены из лежащих друг на друге переплетенных блоков, из которых были построены все сооружения колонистов первой волны. Стены изгибались вокруг центрального огорода, на котором они выращивали еду. Окна были распахнуты, экраны позволяли воздуху попадать внутрь, не пуская туда местный аналог насекомых. Даже в небольшом хозблоке, где у папы хранились ножницы, которые он использовал, чтобы резать уксусные сорняки и тележка, чтобы вывозить вонючую листву, были окна.

Ноги Кары зашлёпали по мощёной камнем дорожке, слёзы делали дом, небо и деревья расплывчатыми и нереальными. Где-то неподалёку послышался голос Зана, и в ответ — голос его друга Сантьяго. Она не обратила на них внимания. Прохладный, сухой воздух в доме создавал ощущение путешествия в другой мир. Лучи света били из окон, ловя пылинки. Она остановилась в первый раз с тех пор, как она покинула пруд. Её ноги горели, и печаль и ужас шириной с океан сжимали ей горло, так что когда мама — выше, чем папа, черноволосая, застёгивая вокруг шеи ожерелье из полимерной смолы и стекла, словно готовилась к вечеринке — вошла в комнату, всё, что смогла сделать Кара — протянуть ей тело птицы. Она даже не смогла попросить о помощи.

Её мать отвела её на кухню и сидела там рядом с ней и мёртвым птичьим телом, пока Кара выкашливала свою версию произошедшего в промежутках между всхлипами. Она понимала, что всё это сплошная путаница — птица, псы, птенцы, хлеб — но она просто вываливала всё подряд и надеялась, что мама сможет найти в этом смысл. А потом поможет найти смысл и ей.

Вошёл Зан с широко открытыми, испуганными глазами и коснулся её спины, чтобы успокоить. Её мать улыбнулась ему. Сантьяго, как призрак, мелькнул в дверях, потом снова, с любопытством, которое старательно пытался скрыть. Трагедия привлекала внимание.

Наконец у Кары вышел весь запас слов, и она сидела там, чувствуя пустоту. Опустошение. Поражение. Трупу птицы на столе, похоже, не было дела ни до того, ни до другого. Смерть отняла у птицы её точку зрения.

— Ох, детка, — сказала мама Кары, — мне так жаль.

— Это была я, так ведь? — сказала Кара. — Я убила её, так?

— Ты ведь не хотела. Это был несчастный случай. Вот и всё.

— Это же было в книге, — сказала Кара. — Как птиц кормят хлебом. В книге так делала леди в парке. А они не умирали. Им было хорошо.

Мама взяла её руку. Это было странно, но Кара знала, что если бы она была хоть чуть-чуть младше — даже в возрасте Зана — её мама обняла бы её. Но она была уже большой девочкой, а обнимашки не для больших девочек. Для них — рукопожатия.

— Они не птицы, детка. Мы называем их так, потому что они чем-то напоминают птиц. Но у настоящих птиц есть перья. И клювы…

— Никогда не видела ни одной.

Её мама сделала глубокий вдох, выдохнула с улыбкой.