Оливер Леоненко - Оскорбление

Я помню слабость и боль — пробивающуюся через ту дозу наркотиков, которая совместима с омолаживающими процедурами. Помню хруст собственных костей, сломанных судорогами. Боль остается, даже когда пропадают воспоминания вместе с мыслями. Неприятное занятие, что и говорить.

Есть способы повысить шансы. Нейротерапевты говорят о целеустремленности и мотивации. Чем важнее для тебя воспоминания — тем больше шансов, что они вернутся. Чем больше ты хочешь сохранить рассудок — тем легче это сделать.

Я давно не помню имена своих родителей или лицо женщины, которую любил. Даже спросонья я могу перечислить несколько тысяч структур в системе Юпитера — и назвать наряд сил, который потребуется для уничтожения любой из них, а также прикинуть необходимое для атаки время и приемлемые потери в ходе боя.

Генетики говорят о избыточности. Чем больше клеток подвергается локус- и эпитерапии, тем больше шансов на возникновение сбоев. С другой стороны, современная имплантология позволяет делать многие интересные вещи. Это не слишком приятная жизнь, обремененная множеством ограничений, с почти полным отказом от доступных человеку удовольствий. Но не в моем положении быть разборчивым.

Большинство тех, кто все же решается, проходят через омоложение один раз. Два или три — предел кладет статистика. Несколько человек решились последовать моему примеру — один из них довел число циклов до пяти.

Я проходил через омоложение семь раз.

Комплекс жизнеобеспечения выполнен на базе доспеха старинной модели, давно снятой с вооружения. В такт отдаленному шуму жилых центрифуг жужжат насосы, прогоняя мою кровь по туловищу, а воздух — по легким. Катетеры подают в желудок питательные смеси и удаляют продукты метаболизма из кишечника и мочевого пузыря. Линзовые дисплеи выводят изображение на мои лишенные век глаза, микрофоны нашептывают звуки прямо в слуховые косточки. Бесчисленные датчики снимают с синапсов сигналы, посланные отсутствующим мышцам. По точности мои перчатки почти не уступают живым рукам.

А с отсутствием осязания и обоняния я готов смириться.

Кажется, я становлюсь болтлив и рассеян? Верный признак того, что скоро мне опять пора на омоложение. Оно помогает. Возвращается молодая ясность мыслей и рассуждений, память перестает подводить — если не считать воспоминаний, стертых самих омоложением. Гибкость мышления, скорость реакции — если бы не это, я бы, наверное, не продержался у руля столько лет.

Столько веков.

Вокруг меня — корпус "Пангеи". Боевого парома проекта 125, первого в своей серии. Сто семьдесят миллионов тонн силикатов, металлов и реголита, реакторов, компьютеров и оружия, брони и радиопоглотителей. Десятки орудий, сотни боевых модулей и истребителей, тысячи ядерных зарядов. В девичестве паром был безымянным астероидом М-класса, обращавшимся между Землей и Марсом. Затем до него добралась саперная команда ГлобДефКома, перегнала на более удобную орбиту. Инженерные бригады выгрызли нутро скалы, укрепили ее железобетоном и сталью. Из собственного металла астероида выплавили обшивку, жилые центрифуги и корпуса реакторов, вмонтировали в поверхность орудия, сенсоры и пусковые. Все жизненно важные системы разнесены и укрыты глубоко в скалах. Даже ядерные заряды или орудия "игл" не смогут нанести "Пангее" достаточно тяжелые повреждения раньше, чем она — противнику. Впрочем, "Пангея" и не должна подставляться под огонь противника — это работа для ее боевых модулей.

Мне страшно.

С палубы давно отчистили кровь, заменили разбитые экраны в рубке. Я стою лицом к тактическому дисплею. Магнитные подошвы плотно удерживают меня на полу. Я провожу здесь большую часть своего времени — бортовая сеть флагмана исправно снабжает меня информацией, отлучаться для приема пищи мне нет надобности. Сон мне все еще необходим — но я могу спать в любом положении. Думаю, мои подчиненные и не замечают, когда я позволяю себе задремать.

Я вспоминаю того американского морпеха — как же его звали? С течением времени я начал находить в его словах некоторую правоту. Нет, не в том, что касается взятия в заложники безоружных дипломатов.

Но он был чертовски прав в другом. За века этой войны — мы так и не позаботились о том, чтобы получше узнать нашего противника.

Нет, мы исправно следили за действиями чужаков на орбитах газовых гигантов, отслеживали перемещения, изучали захваченные трофеи. Телескопы обшаривали небо, пытаясь обнаружить родину врага. С тех пор, как мы вышли за пределы гравитационного колодца Земли и нам стали доступны наблюдения из разных углов Солнечной, мы многое узнали о межзвездном пространстве.

Теперь нам известно более двадцати обитаемых — по всей видимости — звездных систем на расстоянии до тысячи световых лет от нас. Пояс инфракрасных источников в пустом пространстве ближе к центру Галактики. Огромное кольцо вокруг безымянного красного карлика в ста тридцати светогодах от Солнца. Четырежды мы засекали слабо светящиеся объекты, движущиеся в межзвездном пространстве. Почти безрезультатно прогоняли уловленные передачи через квантовые дешифрователи. Посылали к ближайшим обнаруженным системам вопросы, угрозы и предостережения.

Мы до атома разбирали захваченные биомашины, допрашивали деструдо — изолировав в гидробассейнах от окружающей среды, рисуя картинки на линзовых дисплеях, подавая сигналы во внутреннее ухо, считывали потенциалы с коры головного мозга. Почти с нулевым результатом.

Конечно, теперь мы знаем о пришельцах куда больше, чем в начале войны. Мы оценили их способность повелевать демонами Максвелла и заклинать котов Шредингера. Мы многому научились — особенно по части игр с наследственностью, включая собственную. Мы наконец можем драться с ними на равных.

Мы наконец можем их победить.

И мы сотни лет не можем понять — почему они нам это позволили?

Почему не стерли в порошок до того, как мы скрутили в бараний рог собственную экономику ради освоения космоса? Ощетинились боевыми платформами, наполнили зону Златовласки фабриками, электростанциями и боевыми кораблями, засеяли Меркурий самоходными комбайнами и Венеру — топливными аэростатами?

Аналитики говорят о гипотезе наследников. Технологии чужаков гораздо более продвинуты, чем способы их использования. Примитивная — относительно — цивилизация, получившая технологии, но не знания. Словно негр, использующий автомат в качестве копья и дубины.

Другая гипотеза — прогрессорство. Она предполагает, что чужаки стремятся подтолкнуть наше развитие. Заставляют учиться — максимально болезненным и эффективным способом. Мы пытались ее проверить. Вливали деньги и силы не в солдат и оружие, а в яйцеголовых и лаборатории. Чужаки очень быстро показали, что не настроены играть в поддавки. Импакторы, разрушившие Майами и Рейкьявик, были достаточно красноречивы.