Ким Робинсон - Марсианская трилогия

И на протяжении всего ужина он убеждал Янса в своей искренности. Что хотел не только получить должность в том учреждении, но и вообще тотчас начать работать на консорциум. Это было непросто, но он прекрасно справлялся и видел, что с течением вечера подозрение постепенно исчезало с лица Янса. Слабость многих бизнесменов состояла в том, что они верили, будто смысл всей игры заключается в деньгах; сами они работали по четырнадцать часов в сутки, чтобы заработать на машины и кожаные интерьеры, и находили казино разумным видом отдыха, — одним словом, они были идиотами. Но полезными идиотами.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пылко пообещал Чалмерс и подумал, что сейчас перед ним открывается сразу несколько путей. Можно поговорить с китайцами об их потребности в земле, вернуть Конгресс к мыслям о справедливом доходе с инвестиций. Несомненно. Дать сейчас кое-какие обещания, и давление несколько ослабнет — а он тем временем продолжит работу. Ничто не могло быть столь приятным, как надуть такого прохвоста.

И он вернулся за стол переговоров и продолжил вести дела, как раньше. Прогулка по мосту, как её теперь называли (другие говорили: «перемена Чалмерса»), сдвинула ситуацию с мёртвой точки. 6 февраля 2057 года, или L S= 144°, М-15, — памятная дата в истории дипломатии. Теперь дело свелось к тому, чтобы раздать каждому по кусочку и подтвердить позицию действительных членов. Пока шёл этот процесс, Чалмерс переговаривался с наблюдателями из первой сотни, ободряя их и удостоверяясь в их позициях. Сакс, как оказалось, был расстроен его действиями, так как считал, что, если транснационалы сократят инвестиции, развитие его проекта по терраформированию существенно замедлится. Во всем приходящем бизнесе он видел лишь тепло. Была им расстроена и Энн, потому что новый договор разрешал и эмиграцию, и инвестиции, а она вместе с «красными» надеялась, что договор обеспечит Марсу что-то типа статуса мирового парка. Они были так далеки от реальности, что это сводило его с ума.

Я только что спас тебя от пятидесяти миллионов китайских эмигрантов, — кричал он на неё, — а ты окрысилась на меня из-за того, что мне не удалось выслать их всех домой! Ты думала, я буду творить чудеса, превращу этот булыжник в святыню, прямо по соседству с планетой, которая скоро вся будет выглядеть, как Калькутта в час пик. Энн, Энн, Энн… А что бы ты сама сделала? Что ты вообще делаешь, кроме того, что расхаживаешь тут, испепеляя взглядом все, что построено людьми, и убеждаешь всех, что ты марсианка? Господи Иисусе! Иди играй со своими камешками и предоставь политику людям, которые умеют думать.

— Сам не забывай, что это значит — думать, Фрэнк, — ответила она. Каким-то образом он вызвал у неё секундную улыбку во время своей тирады. Но уходя, она бросила на него свой хорошо знакомый ему свирепый взгляд.

Но Майя теперь наконец им довольна. Он чувствовал, как она на него смотрит, когда выступал перед публикой. На него смотрели миллионы людей, но он чувствовал только её взгляд, и это бесило его. Она с восхищением относилась к прогулке по мосту, и он говорил ей лишь то, что ей было приятно слышать о тайных договорённостях, которые он заключал ради того, чтобы его план был принят. Она стала проводить с ним коктейльные часы, что устраивались каждый вечер, — присоединялась, когда иссякал первый поток критиков и просителей, затем ожидала в стороне, пока пройдут вторая и третья волны, наблюдая и облегчая обстановку своим смехом и время от времени высвобождая его напоминаниями, что им пора прогуляться или поесть. Затем они выходили на террасы, под самые звезды, где ели и потягивали кофе, глядя на оранжевую черепицу и сады на крышах из-под одного из крупных шатров под верхушкой останца, чувствуя вечерний лёгкий ветерок так же, как если бы находились на свежем воздухе.

«Первые на Марсе» поддерживали его план, и большинство местных было на стороне Фрэнка, равно как и Вашингтон. Он считал это двумя важнейшими составляющими общего успеха, не считая согласия руководства транснационалов, которого ему едва ли удалось бы добиться. Так что заключение сделки было лишь вопросом времени. Так он иногда говорил ей поздними вечерами, когда немного поддавался её чарам. Когда она его умиротворяла. «Между нами говоря, у нас все получится», — говорил он, отводя глаза на яркие звезды в небе, не в силах встретиться с её проницательным взглядом.

А однажды вечером она, как обычно, была с ним во время коктейлей, и вместе с остальными они смотрели новостные репортажи с Земли об итогах прошедшего дня и снова заметили, какими искаженными и плоскими их изображали, будто они были актерами какой-то невообразимой мыльной оперы. Затем они вдвоём вышли, поели и прогулялись по широким травянистым бульварам, оказавшись в итоге в его комнате в нижней части города. И она сопроводила его внутрь. Ничего не объясняя и не комментируя, в своём обычном стиле. Как и всегда. Это произошло, это происходило здесь и сейчас. Она оказалась в его комнате, затем в его объятиях. Фрэнк был настолько этим потрясен, что чувствовал себя совершенно отстраненным от своего тела, и собственная кожа казалась ему резиновой. И это начало его тревожить, когда сквозь шок прорвалось чисто животное желание, и вдруг он ощутил её снова — чувства захлестнули его, и он поддался им с животной страстью. Сколько же времени прошло…

Позже она вышла, прикрывшись белой простыней, будто накидкой, и принесла стакан воды.

— Мне нравится, как ты работаешь с ними, — сказала она, вернувшись к нему. Она отпила из стакана, посмотрела через плечо со своей старой нежной ухмылкой, взглядом во все глаза — взглядом, который казался таким глубоким, как если бы луч слепящего света прошёл прямо сквозь его тело, и он вдруг почувствовал себя не просто голым, а незащищенным, подверженным её воздействию. Он натянул свободную часть простыни поверх бёдер и ощутил, будто чем-то себя выдал. Она непременно увидит, почувствует, как воздух в его лёгких превращается в холодную воду, как его желудок завязывается в узел, как леденеют его ноги. Он моргнул и улыбнулся ей. Он сознавал, что его улыбка была усталой и кривой, но чувство, будто строгая маска скрыла его истинное лицо, успокоило. Никто не мог правильно прочесть эмоции, выраженные на его лице, все было ложью, такой же фальшью, как хиромантия или астрология. А значит, он был в безопасности.

После той ночи она стала проводить с ним ещё больше времени, и на людях, и наедине. Она была с ним на приемах, которые каждый вечер давал то один, то другой национальный штаб; сидела рядом с ним на многочисленных групповых ужинах; плавала по теплому морю разговоров, когда они смотрели нерадостные новости с Земли или сидели в тесном кругу первой сотни. И каждую ночь приходила в его комнату или, что было ещё тревожнее, заманивала его в свою.