Ким Робинсон - Марсианская трилогия

Перед ними лежала гладкая белая равнина, покрывавшая около сотни метров дороги.

— Что такое? — вскричал Джордж.

— Наш морозостойкий насос, — указала Надя. — Должно быть, сломался.

— Или поработал слишком хорошо! — предположил Саймон. — Это водный лёд!

Они переключили марсоход на ручное управление и двинулись вперёд. Вылившаяся масса покрывала дорогу, будто белая лава. Они натянули прогулочники и, выбравшись из модуля, подошли к её краю.

— Мы сделали каток, — сказала Надя и подошла к насосу. Отцепила изоляционный щит и заглянула внутрь.

— Ага, изоляция прорвалась, и замёрзла вода, а заслонка застряла в открытом положении. Неслабое давление, надо сказать. Вода вытекала и замерзала, пока слой льда не стал достаточно толстым, чтобы её заблокировать. Если стукнуть молотком, может получиться маленький гейзер.

Она отошла к своему ящику с инструментами в днище модуля и достала оттуда ледоруб.

— Осторожно!

Она ударила раз по белой массе льда где насос соединялся с входной трубой резервуара. В воздух ударила метровая струя воды.

— Ого!

Вода расплескалась по белой поверхности льда, испаряясь, но уже через несколько секунд застыла в форме белого дольчатого листа.

— Только посмотрите на это!

Отверстие также замерзло, и поток воды остановился, пар сдуло прочь.

— Смотрите, как она застыла!

— Прямо как во всплесковом кратере, — с ухмылкой заметила Надя. Это было красивое зрелище: вода проливалась и, испаряясь, замерзала.

Надя отколола лёд с перекрывающего клапана, а Энн и Филлис принялись спорить о миграции вечной мерзлоты, запасах воды на этой широте и многом другом. Можно было подумать, что им это когда-нибудь надоест, но на самом деле они просто ненавидели друг друга и были не в силах остановиться. После этого путешествия они никуда больше не отправятся вместе — в этом не приходится сомневаться. Сама же Надя теперь не решилась бы куда либо ездить с Филлис, Джорджем и Эдвардом — они были слишком самодовольны и самодостаточны, будто группа внутри группы. Но Энн отдалилась и от некоторых других: если она не будет вести себя осмотрительнее, то останется сама по себе и никто не будет сопровождать её в путешествиях. Например, невероятной глупостью было так отзываться о Фрэнке, да ещё и выбрать из всех Филлис, чтобы рассказать, как тот ужасен.

А если она отдалится от всех, кроме Саймона, ей будет не хватать общения, потому что Саймон Фрейзер был самым тихим человеком во всей сотне. Едва ли он сказал хоть двадцать фраз за все время, проведённое в дороге. Это было жутковато, будто они путешествовали с глухонемым. Если только он не говорил с Энн наедине — но кто мог об этом знать?

Надя перевела клапан в закрытое положение и выключила насос.

— В этих широтах придётся ставить более плотную изоляцию, — не обращаясь ни к кому конкретно, произнесла она, занося свои инструменты обратно. Она устала от всех этих пререканий, ей не терпелось вернуться в лагерь и приступить к работе. Она хотела поговорить с Аркадием — он наверняка рассмешил бы её.

А она, сама того не желая и даже не зная, как это делается, рассмешила бы его.

Они положили несколько фрагментов застывшего льда к остальным образцам и установили четыре ретранслятора, чтобы управлять роботами.

— Хотя все это может испариться, да? — спросила Надя.

Энн, погруженная в размышления, не услышала вопроса.

— Здесь много воды, — пробормотала Энн себе под нос, она казалась встревоженной.

— Ты чертовски права, — воскликнула Филлис. — А теперь почему бы нам не взглянуть на те отложения, что мы обнаружили в северном конце каньона Мареотис?

Когда они приблизились к базе, Энн стала вести себя ещё более замкнуто и отстранённо, а её лицо теперь казалось непроницаемым, будто маска.

— В чем дело? — спросила её Надя однажды вечером, когда они гуляли перед закатом, настраивая сломавшийся ретранслятор.

Я не хочу возвращаться, — ответила Энн. Она, опираясь на колени, сидела на корточках на изолированном камне и раскалывала его. — Не хочу, чтобы эта поездка заканчивалась. Я хочу путешествовать все время, вниз в каньоны, вверх на края вулканов, в хаосы и горы вокруг Эллады. Никогда не хочу останавливаться, — она вздохнула. — Но… я часть команды. Значит, должна забиться в норку вместе с остальными.

— Неужели все так плохо? — спросила Надя, думая о своих прекрасных сводчатых отсеках, бурлящих вихревых ваннах и стакане ледяной водки.

— Сама знаешь, что да! Двадцать четыре с половиной часа в сутки под землёй в маленьких комнатках, с Майей и Фрэнком с их политическими схемами, Аркадием и Филлис с их препираниями по всякому поводу, которые я теперь стала понимать, уж поверь мне… вечно жалующимся Джорджем и Джоном, витающим в облаках, Хироко, одержимой своей маленькой империей… Владом, Саксом… Ну что за компания!

— Они не хуже остальных. Не хуже и не лучше. Тебе нужно с ними поладить. Ты не сможешь жить здесь одна.

— Нет. Но когда я на базе, мне и так кажется, будто я где-то в другом месте. Я с таким же успехом могла оставаться на корабле!

— Нет, нет, — сказала Надя. — Ты кое о чем забываешь.

Она пнула камень, с которым работала Энн, и та удивлённо подняла взгляд.

— Ты можешь стучать по своим камням, верно? Мы здесь, Энн. Здесь, на Марсе, мы на нем стоим. И каждый день ты можешь выходить и бродить по округе. И в своей должности можешь затевать столько поездок, сколько не может никто другой.

Энн отвела глаза.

— Иногда кажется, что этого недостаточно.

Надя пристально на неё посмотрела.

— Ладно, Энн. Под землёй мы скрываемся, в первую очередь, из-за радиации! Когда ты так говоришь, это, по сути, значит, ты хочешь, чтобы она пропала. А это значит наращивание атмосферы, а вместе с этим — терраформирование.

— Знаю, — ответила она таким сдавленным голосом, что её привычный тон, сухо констатирующий факты, был потерян и забыт. — Ты думаешь, я не знаю ? — она встала и взмахнула молоточком. — Но это неправильно! Понимаешь, когда я смотрю на эту землю, я люблю её. Я хочу все время путешествовать по ней, жить на ней, изучать её и исследовать. Но когда я делаю это, я меняю её — уничтожаю то, что в ней люблю. Мне больно смотреть на дорогу, которую мы проложили! А лагерь — это как открытый карьер посреди пустыни, к которой никто не прикасался с начала времён. Такое уродство, такое… Я не хочу делать этого с Марсом, Надя, не хочу. Лучше уж умереть Оставить планету как есть оставить нетронутой, и пусть радиация делает все, что ей заблагорассудится. Ведь это вопрос статистики, ну, если мои шансы заболеть раком один из десяти, значит, есть шанс девять из десяти, что я буду здорова!

— Это хорошо для тебя, — сказала Надя. — Как и для любого другого. Но для группы, для всех живущих здесь, знаешь ли, это генетический ущерб. Через какое-то время мы станем калеками. Здесь нельзя думать о себе одной.