Ким Робинсон - Марсианская трилогия

Задолго до того, как начать строить дома, мы перенесли почву и высадили сады и виноградники. Мы выращивали столько, сколько могли, на наших огородах вокруг шатров, но главными нашими товарными культурами, нашим вкладом в экономику Джонса были миндаль и виноград – и тому и другому идеально подходили условия нашей стороны склона. Вино из здешнего винограда имело некоторый вулканический привкус, отдававший чуть ли не серой; мне оно не нравилось, хотя и было терпимым, зато было, к чему стремиться. А вот миндаль был отличный. Мы подготовили почву и засадили триста гектаров миндалем и пятьсот – виноградом. Посевную площадь занимали широкие террасы, восходящие к краю кратера, прерываемые прудами и болотами, которые расширялись по мере приближения к подножию. Из-за этого казалось, будто нашу ферму, располагавшуюся над садами, накрывало гигантское пестрое одеяло. Это было нашим шедевром, и мы обожали своё дело. Я представлял, будто мы – кибуц [69] в первом поколении. Около двадцати семейных пар, из которых четыре – однополые, одиннадцать одиноких взрослых, детей – сначала тридцать с чем-то, позже – пятьдесят три ребёнка. Перемещались мы с помощью кремальеры – вверх к кратеру или вбок к другим фермам подножия, – чтобы общаться и смотреть, что делают другие в своих поселениях. Там все тоже были людьми искусства.

Я активно занимался всей нашей энологией [70], и в результате у нас получилось добротное fumé blanc, однако моя работа довольно удивительным образом перенеслась в миндальные сады. Случилось это потому, что у нас возникли проблемы с сытью [71]. Мы и раньше находили осоку, заползающую на наши виноградники из болот, но я просто вырывал её. Поэтому, когда оказались заражены и миндальные сады, меня позвали, чтобы избавиться от неё таким же образом. Но в этот раз было уже не так просто. Сыть была одним из немногих растений, которые я бы никогда не пустил на Марс, но она была полезна для влажных песков, поэтому её засеяли, чтобы она помогла создать луга. Это древнее растение, эволюционировавшее, наверное, ещё при динозаврах, поэтому оно стало очень выносливым и не давало себя искоренить слишком просто. Я даже пришел к мнению, что попытки искоренения оно воспринимало как благоприятную стимуляцию или массаж. И узнать это мне пришлось на горьком опыте.

Не могу вам сказать, сколько дней я провёл в садах, выдирая эту сыть. Мы решили, что наш сад должен быть органическим, без химических пестицидов, поэтому нам оставался либо биологический контроль, лишь борьба врукопашную. Я пробовал то и другое – то есть принимал, так сказать, комплексные меры. Но, как их ни назови, толку получалось мало. Многие часы я просиживал на южной окраине участка молодых миндальных деревьев, который на самом деле больше был похож на неровную лужайку, заросшую сиреневой сытью. Cyperus rotundus [72]. Будь она жёлтой, в моей группе сразу объявились бы люди, которые стали бы её собирать и есть орехи. Но сиреневые орехи представляли собой бурые продолговатые трубкообразные образования, белые внутри и ужасно горькие на вкус. Они находились под землёй на глубине около полуметра и были соединены со стеблями травы тонкими и ломкими приростками, а друг с другом – подземными корневищами, которые так же легко разрывались, но оставляли орехи в земле. Сначала я думал, что побеждаю, когда разрыхлил почву и выбрал из неё орехи. Это была медленная, но приятная работа – сидеть на солнце среди грязи и пачкаться, проверяя комья земли. Собранные в пучки травинки я выдирал и компостировал. Орехи размалывал и суеверно бросал в варочный аппарат. Но, учитывая, что случилось позже, это было неправильно.

Я тщательно просеял почву по всему участку до полуметровой глубины – но следующей весной ровно на том же участке появилась густо заросшая поляна молодой сыти. Я не мог поверить своим глазам. Тогда-то я занялся вопросом всерьёз, разузнал о Группе по борьбе с осокой, в которой мне подсказали, что фрагменты корневищ даже длиной в пятьсот нанометров могут за сезон регенерировать все растение целиком.

Мне нужен был другой метод. Примерно в то же время мне пришлось сделать перерыв, чтобы перегруппироваться, так как наша ферма начала активно участвовать в работе Речной лиги, для чего мы два осенних месяца как кочующие фермеры стали переезжать с фермы на ферму, собирая урожай. И пока нас не было, другие группы посещали нашу ферму, а Элке и Рейчел оставались присматривать за их работой.

Во многих районах кратера я видел сыть и обменивался рассказами и теориями с теми, кто также пытался её извести. Общаться с ними было полезно. Я заметил, что многие боролись с сытью весьма фанатично, но мало в этом преуспевали, что я счёл дурным знаком. Но второго ноября я вернулся и попробовал выращивать покровные культуры – по совету одного человека, который назвал это долговременным проектом, заставив меня думать, что все это не так уж страшно. Так я стал выращивать клевер осенью и зимой, а весной и летом – вигну. Причём особенно густо – над самой сытью, в результате чего она, бывало, не прорастала по нескольку лет. Но, если я опаздывал посадить новую покровную культуру хоть на неделю, сквозь прежнюю уже пробивались маленькие зелёные пагоды и мне приходилось начинать все сначала. Один раз, когда у меня погибла вигна, я устроил на этом участке солнечное облучение с помощью прозрачных пластиковых листов, доведя температуру почти до точки кипения. По некоторым машинным подсчётам, это должно было убить все живое вплоть до глубины в двадцать сантиметров. Хотя растения на поверхности к концу лета действительно хорошенько поджарились, но, когда я убрал пластик, оказалось, что зелёный ковёр остался на месте.

Следующие четыре года я возделывал и сушил почву. Но затем кто-то из гостей фермы предложил новый химический пестицид, который хорошо себя проявил у намибийцев к северу от нас.

Это предложение вызвало споры. Одни ратовали за продолжение различных тактик органической борьбы, пусть они и были бесплодными. Другие считали, что так мы проигрываем и превращаем свою территорию в осоковое болото. Но, поскольку осока распространяется с помощью семян не хуже, чем с помощью корневищ под землёй, ветер разносил их от нашей миндальной поляны – а он дул отсюда во все стороны, – и оставлять это как есть было неприемлемо. Тем временем за восемь лет борьбы поляна стала лишь более плодородной. Теперь здесь уже можно было хоть играть в крокет.

В общем, большинство нашей группы уговорило меньшинство один-единственный раз нарушить наш органический принцип и применить некий метил 5– {[(4,6 диметокси‑2-пиримидинил) амино] карбион-ламино-сульфонил}-3-хлоро‑1-метил‑1-H-пиразол‑4-карбоксилат. Чтобы сделать это, мы устроили что-то наподобие балийской танцевальной церемонии: те, кто был против этой затеи, переоделись демонами и кляли нас, а мы разбрызгали пестицид и ушли в долгую трудовую отлучку. Мы собирали виноград в приречных виноградниках, строили каменные террасы, видели участки Хер-Дешер-Валлис, Ниргал-Валлис, Аксбой-Валлис, Клота-Валлис, Руда-Валлис, Арда-Валлис, Лейдон-Валлис, Олтис-Валлис, Химера-Валлис и Самара-Валлис. Все это были речные каньоны, соседствующие с Джонсом на юго-западе. И они были прекрасны – как Четыре угла в Северной Америке, хотя наши соседи уверяли, что они также напоминали Центральную Намибию. Как бы то ни было, вернувшись домой, мы смотрели на юго-запад и думали об этих прекрасных каньонах, которые мы уже не видели, но они по-прежнему стояли перед нашим мысленным взором. А сыти уже не было. Не то чтобы совсем – но та, что мы опрыскали, погибла. И новые побеги уже не могли регенерировать, потому что орехов больше не было.